Сколько стоит любовь?

Манн Велла

А теперь она выглядела так, будто ее нечестным приемом сбили с ног.

– Сирена, расскажи мне об отце.

– Я рассказывала.

– Ты говорила не о самом важном. Я знаю, что он был актером, очень хорошим актером, что он знал полдюжины языков, что умел все на свете. Я знаю, что он любил играть Гамлета и крестьян. Но, Сирена, я не знаю, каким он был отцом.

– Каким отцом? – Она снова уставилась на улицу, наблюдая за молодой женщиной, толкавшей детскую коляску в гору. Потом взглянула ему в глаза. – Наверное, не идеальным,

хотя я не знаю, каким должен быть идеальный отец. – Она прикрыла глаза. – Он никогда не относился к самому себе слишком серьезно. Его не волновало, есть ли у него дом или нет. Новизна – вот что привлекало его. Новые испытания, новые трудности.

– Это относится и к тебе?

– Возможно.

Ее ответ прозвучал так неуверенно, что Грейндж насторожился. Он взял ее за руку.

– Возможно? Что ты имеешь в виду.

– Не знаю. – Сирена посмотрела на свою взятую в плен руку, и ее пальцы чуть-чуть сжались. – Я всегда думала, что мне тоже нужно только то, что лежит за следующим поворотом. Но Сноу-Сити… Мне не хотелось оттуда уезжать. Может быть… – Свободной рукой она провела по волосам. – Это все история с антиквариатом и алкоголь среди бела дня. Мысли так и разбегаются.

Грейндж чувствовал, что есть более серьезные причины, но сейчас не время было заниматься анализом ее эмоций. Еще час назад он присутствовал на важной встрече вместе с остальным руководством банка. Они обсуждали финансовые проблемы архитектора, который собирался приспособить старое здание под небольшие магазинчики. А сейчас Грейнджу было все равно, если бы это здание обрушилось кому-нибудь на голову.

– Ты почти ничего не выпила. Я думаю, дело не в этом.

– Конечно, не в этом.

Она побледнела, казалось, будто она вот-вот потеряет сознание.

– Сирена, о чем ты сейчас думаешь? – нежно сказал Грейндж. – Давай начнем именно с этого. – Он придвинулся ближе, чтобы поддержать ее, если она покачнется.

– Отец… – всхлипывая, произнесла она. – У него никогда не было новой машины. Никогда. Он не страховал жизнь. – Ее голос дрожал. – Он всегда покупал одежду на распродажах, никогда не летал первым классом. У него не было дома – дома, который он мог бы назвать своим.

– И из-за этого тебе так плохо?

Она быстро-быстро мигала и не могла остановиться.

– Эти вещи, которые я оставила в музее. Зачем только он их покупал? Он мог бы жить гораздо лучше, а не тратить все, чтобы оставить мне вещи.

Так вот в чем истинная причина ее состояния. Грейндж встал и крепко обнял Сирену. Вот здесь, на лестнице, он нашел ответ на свой собственный вопрос. Теперь только это имело для нее значение. Ей представлялось, что отец умер в бедности, чтобы у нее были деньги.

Позднее они разберутся с ее эмоциями, он поможет ей с ними справиться.

Позднее.

А теперь ей нужна поддержка.

Нужно

выплакаться.

Он спрашивал себя, что было бы с ней сейчас, не будь его рядом.

8

Из окна, занимавшего всю стену, Сирена наблюдала, как мимо лениво проплывают яхты со спущенными парусами. Их красные и зеленые огни мерцали в тумане. Чайки сражались за место на выщербленном непогодами старом пирсе. Взлетевших птиц тут же проглатывала ночь.

Внутри бесшумно скользили официанты и официантки, посетители разговаривали приглушенными голосами, а Грейндж предлагал ей попробовать блюдо из крабов, устриц и креветок.

– Звучит завлекательно, – согласилась Сирена и разрешила ему сделать заказ. Она откинулась на спинку стула и пригубила вино. Рыбачья гавань. Из окна открывался вид на самый романтичный район Сан-Франциско. Она обедала с красивым преуспевающим банкиром, который показывал ей гавань. Он оберегал ее в толпе туристов, спорил, помог купить ожерелье из настоящих ракушек, а не подделку. Он подарил ей вызывающе яркое ожерелье, которое теперь висело у нее на груди, и позволил ей отблагодарить себя рубашкой с эмблемой, изображающей Золотые Ворота.

И сейчас на нем была эта яркая, зеленая с алым рубашка.

Она указала на нее.

– Ты пойдешь в ней завтра на работу?

– Не знаю. – Он потянул пальцем тугой ворот. Когда он отпустил материю, ее взгляд задержался на полоске обнаженной кожи. – Вряд ли я сумею подобрать к ней галстук.

Ловко выкрутился. Официантка принесла небольшой хлебец из дрожжевого теста. Сирена отрезала кусочек, намазала его маслом и протянула Грейнджу.

– Спасибо, – сказала она.

Он взглянул на нее поверх бутерброда.

– За ожерелье? Не знаю, стоит ли. По здравом размышлении оно не очень-то… изысканно.

– Нет, не за ожерелье. За то, что ты понял, что я на грани срыва. Ведь на самом деле тебе надо было вернуться на работу, так? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Я понимаю, что мое общество не могло доставить удовольствия, но мне было очень нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.

Чтобы ты был рядом.

– Я это почувствовал. И сообразил, что тебе надо на воздух. Ну как, прочистились мозги?

После того как весь вечер у нее перед глазами мелькали безделушки и дешевые украшения, не говоря уж об огромном количестве туристов, терпеливых местных жителей и говорливых торговцев, вряд ли можно было охарактеризовать ее состояние именно так. Но она устала, ноги побаливали, и внимание переключилось на эти ощущения.

– Я чувствую, что здорово проголодалась. Теперь жалею, что не попробовала ячменный сахар. Ну, может быть, в другой раз.

– Я запомню. – Грейндж доел хлеб и откинулся на спинку стула, рассеянно поглаживая ножку бокала. – Так как же мозги?