Скользкая дорога
Шрифт:
— Если вы позволите, я задам вопрос о господине Тиме Кравице.
— Пожалуйста, задавайте.
— Вы были с ним знакомы?
— Да, поверхностно. Первый раз я увидела его, когда пришла на Собрание Палаты, где решался вопрос о моем назначении. До этого мне проводили очередной из сотни анализов крови, тогда и была выявлена ответная реакция моей крови. Кстати, с тех пор я с ним не виделась. Не припомню, во всяком случае.
— Это понятно, спасибо, — сказал Тоцци. — Поправьте меня, если я оперирую неверными данными, но, насколько мне известно, лаборатория,
— Это так, но я узнала об этом, только когда господина Кравица казнили. Очень странно… Похоже, будто я оправдываюсь.
— Ни в коем случае, что вы! — ответил Арманду.
— В общем, да. Рику часто обсуждал инвестиции с Заком, когда дело господина Кравица закончилось с таким печальным исходом — тогда я и поняла, что в финансировании разработки энклоузера участвовал этот фонд.
— И, думаю, последний вопрос. Для протокола, так сказать. Были ли у вас основания желать смерти или, наоборот, освобождения господину Кравицу?
— Нет, что вы, — улыбнулась Тарья, — у меня не было таких желаний даже по отношению к врачу, который оперировал меня во время беременности, а ведь этот человек так оплошно подрезал мою линию жизни.
— Госпожа Экман, я еще раз хотел сказать, совершенно искренне, что очень сожалею. Врагу не пожелаешь такой судьбы… Знать дату своей смерти… Это ужасно.
— Это ужасно, капитан. Это ужасно.
— Что ж, я очень благодарен, что вы не пожалели времени и, не будучи обязанной это делать, уделили нам внимание.
— Господин Тоцци, судейство в Суде Прошлого для меня и честь, и долг. Такой же долг — сохранить репутацию этого органа. И у меня нет сомнений в том, что ни один мой коллега из судейского корпуса не мог даже теоретически повлиять на исход процесса над Тимом Кравицем — ни в силу предубеждений, ни из-за пристрастности.
— Да, госпожа Экман. У нас в настоящий момент нет проверенных оснований говорить, что Кравиц был казнен незаконно. Но сомнительная реакция ядра не может быть оставлена без внимания. Еще раз спасибо за ваше время.
Тарья сделала глоток воды, попрощалась с полицейскими и вышла из комнаты.
— Что думаешь? — спросил Лукас капитана, когда они остались одни.
— Надо осмыслить все, что она сказала. Но на первый взгляд искать с ней нечего. Несчастная женщина…
— А мне она показалась вполне счастливой. Для ее-то состояния.
— Она оптимист, Лукас. Жизнь каких только сюрпризов не преподносит.
— Так забавно, конечно…
— Что забавно? — спросил Арманду.
— Я некоторое время назад начал играть в «Иннер-брейкер». Игра такая по сети.
— Стрелялка, что ли?
— Нет, не стрелялка. Это что-то типа интеллектуальной викторины, когда находишь по сети случайного соперника и можешь с ним сыграть сет раундов на разные темы — история, наука, лингвистика и все такое. Кто на большее число вопросов отвечает правильно, тот и выигрывает. Да аналогов куча в сети!
— Ну, допустим.
— Там я с одной женщиной играю. Она неважно играет, но дело не в этом. Игроки не видят друг друга, могут только переписываться. И как-то раз я долго не заходил в свой профайл, а когда зашел, увидел от нее сообщение: «Ну что, играем?»
— Рассказ ребенка младшей школы…
— Ну подожди! Дай дорассказать. А я же в школе по самоучителю испанский пытался выучить, чтобы «Сто лет одиночества» в оригинале почитать. Так вот, я ей отвечаю по-испански: «ђSМ!», то есть «да», а она мне пишет: «NoHablas espaЯol?», то есть «Ты говоришь по-испански?»
— А ты прям реально говоришь?
— Ну, как говорю… Говорить-то не с кем, но на каком-то элементарном уровне могу переписываться. Короче, слово за слово, и мы с ней каждый раз, как сыграем очередной раунд, переписываемся по-испански. Она прям очень неплохо пишет на нем. И кроме ее той первой фразы мы друг другу ни слова по-английски больше не написали. Самое смешное, что только через неделю она поняла, что я парень, а не девушка. Так вот, у нее, прикинь, рак крови, терминальная стадия. Причем когда болезнь поддавалась лечению, она ее не лечила. Намеренно.
— Это как? Жить надоело?!
— Говорит, что сильно согрешила в молодости и восприняла болезнь как воздаяние. Если я правильно понимаю смысл.
— Больная…
— А когда здравый смысл, видимо, возобладал, и она стала лечиться, то было уже поздно. Сейчас у нее активная стадия терапии, но она говорит, что прогнозы неоднозначные. Как раз после разговора с Тарьей Экман я о ней вспомнил. У одной есть болезнь, которую она не может вылечить, хотя многое бы отдала за то, чтобы исцелиться. У второй — был какой-то хронический лейкоз, который лечится на раз-два, а она целенаправленно хотела довести ситуацию до крайности, чтобы быть наказанной за непонятно какие грехи.
— Может, она фанатичка какая?
— По общению не похожа. Вполне нормальная.
— А все потому, Лукас, что глупость человеческая не знает пределов. И мировая история — лучшее тому свидетельство. Пойдем, у нас еще с тобой работа. Надо подготовить протокол по результатам беседы с Экман и загрузить его в матрицу дела. Прокурор будет интересоваться.
— Сделаем. А кто у нас следующий?
Глава 13
— Мамуль, привет! Как ты? — весело звучал голос Леи.
— Привет, детка! Я хорошо. А ты? С учебой все в порядке?
— Да, все отлично! И в плане оценок тоже! Сейчас вообще самое интересное началось — у нас пошли практикумы, и мы работаем с настоящими пациентами! Это ужасно захватывает! Я общаюсь с женщиной, которую стали посещать суицидальные мысли. Провожу с ней терапию под руководством своего научного куратора.
— Лея, дочка, ты сейчас сказала «пациенты», и у меня прямо сердце сжалось. Пусть и не медицина в ее классическом выражении, но хотя бы так! Пациенты! У моей дочери будут пациенты!