Скопин-Шуйский. Похищение престола

Мосияш Сергей Павлович

— Вот именно «пока».

— Ну а там видно будет.

Не решился Василий Иванович открывать брату, чем юродивая его оглоушила. В свое время по пьянке обещал престол ему отказать, ежели наследник не родится. Да если и родится, все равно велит Дмитрию опекуном быть до взроста. «А скажи о юродивой, он ведь тогда на Михайлу волком осмотреть станет, чего доброго, худое умыслит. Нет, не надо пока. Может, та дура-то нарочи ляпнула. А если вдруг моя Петровна парня родит, назову Михаилом и все. Тогда пусть сбывается по Офросиньему слову».

Опасения

Дмитрия Ивановича хорошо понимала и разделяла лишь жена его, Екатерина Григорьевна. Ей тоже не нравилось, что вся Москва «носится с этим Мишкой Скопиным».

— Нашли героя, на шведском коне в славу въехал.

Какой жене не хочется мужа своего царем видеть? А самой царицей покрасоваться? И княгиня Екатерина чем хуже других? Старшая сестра ее, Мария, царствовала за Годуновым, а чем же она хуже ее? Правда, у Марии-то больно смерть люта случилась — задушили беднягу вместе с сыном. Но ведь не каждую царицу душат-то. Даст Бог, ее-то, Катерину, минет чаша сия. Главное, Мите престол раздобыть, а уж посля придумает что-нибудь княгиня, то бишь уже царица, извернется, чай, отцова дочка, Малютиного корня.

Князь Воротынский собственной персоной к Скопину пожаловал:

— Михаил Васильевич, сделай честь дому моему. Восприми сына моего от купели.

— О-о, Иван Михайлович, поздравляю тебя с наследником. Почту за честь. Как назвать решил?

— Алексеем.

— Когда крестишь?

— 23 апреля.

— Буду. Обязательно буду.

Приехал князь Скопин на подворье Воротынского к назначенному часу. Там слуги, лакеи с ноги сбиваются, от поварни, от медоуши к дому туда и обратно бегают с крынками, тарелями, корчажками, почестной стол в доме готовят.

Крестили новорожденного в домовой церкви. Тут только Скопин узнал, что восприемницей будет еще и тетка Екатерина Григорьевна Шуйская. Увидев его, радостно воскликнула княгиня:

— А-а, племянничек дорогой Михаил Васильевич, ноне еще и покумимся с тобой. Я рада. А ты?

— Я тоже, Катерина Григорьевна, — отвечал Скопин более в угоду тетке, чем от действительной радости.

Священник отец Пафнутий повязал восприемникам белые платки и начал обряд крещения. Они стояли у купели рядом тетка и племянник, она по плечо ему. Поп, совершив погружение младенца в купель и надев золотой крестик на него, передал орущего возмущенно княжича крестным отцу и матери.

Скопин, взяв голенького мокрого младенца, боялся, как бы не выскользнул он из рук.

— Ну-ка дай его мне, кум, — молвила Екатерина. — Это что ж мы орем-то, Алексей Иванович, — и зачмокала, засюсюкала: — Ух ты, какие мы горластые, голосистые.

Подошла мамка-нянька, унесли крикуна. Отец Пафнутий развязал платки на крестных родителях, положил их под образом Богоматери.

Из домовой церкви все гости направились к застолью на крестинный пир. А в это время за воротами, на улице теснились нищие, ждавшие своего угощения, полагавшегося им после крестин. Не забыл про них князь

Воротынский, приказал слуге:

— Нестерка, вынеси за ворота и питья, и закуси вдосталь. Всех одели, никого не обидь.

Едва начался крестинный обед, как перед Скопиным явилась Екатерина Григорьевна:

— Ах, кум, сам знаешь, как я тебе обязана, сколь добра ты сделал нам с Дмитрием Ивановичем. Выпей, кум, почестный кубок из рук моих.

— Спасибо, тетушка Катерина.

— Кума, — подсказала весело княгиня.

Скопин с готовностью поправился:

— …Кума Катерина Григорьевна, — и приняв из ее рук кубок, выпил его до дна, отер усы. — Спасибо.

— На здоровьичко, милый, — княгиня поцеловала его, молвила весело, игриво: — Сладок кум, да не про наш ум.

Чем рассмешила все застолье и смутила молодого князя. Пиршество продолжалось. Гости хмелели, все говорливее становясь. Князь Воротынский старался каждому уделить хоть толику внимания:

— Григорий Леонтьевич, что ж не допил-то чарку?

— Князь Иван, попробуй-ка вон того балычка.

— А где наша крестная? Что-то не вижу.

Оно и впрямь никто не заметил, когда и как исчезла княгиня Шуйская Екатерина. Вроде со всеми подымала чарку, целовала кума, шутила и как растаяла.

— Михаил Васильевич, куда куму дел? — спросил Воротынский шутливо.

Но Скопин неожиданно побледнел, из носа по усам побежала кровь, он откинул голову на спинку кресла.

— Что с тобой, князь? — кинулись к нему Воротынский и Валуев.

— Что-то плохо мне, — прошептал Скопин. — Голова кругом пошла.

— Нестерка, — закричал Волынский. — Зови лечца.

— Он на Торг ушел.

Всполошились гости, повскакали с мест, столпились встревоженные около Скопила.

— Что с ним?

— Занедужил.

— Оботрите кровь.

— Надо дать воды.

— Лучше молока.

— Его надо на ложе положить.

— Да, да, на ложе.

— Давайте возьмемся. Князь, берите его за плечи. Григорий, поддержи ноги.

Поднятый на руки Скопин неожиданно внятно проговорил:

— Пожалуйста, домой.

— Да, да, да, — подхватил взволнованный Воротынский и закричал: — Нестерка, вели запрягать каптану. Да быстрей ты, телепень!

Ехать с Скопиным вызвались Валуев и Федор Чулков. Гости, пораженные случившимся, не захотели уже возвращаться к столу. Праздник был испорчен. И вскоре все начали разъезжаться.

Валуев, вернувшись, застал только князя Воротынского. Он поднял встревоженный взгляд:

— Ну как?

— Плохо, князь. Очень плохо. Его еще в каптане начало рвать.

— Отчего бы это, Гриша?

— Как отчего? — возмутился Валуев. — Его отравили.

— Кто? Что ты мелешь?

— Кума твоя, курва, вот кто! Она — змеюка малютовская.

— Тише, Гриша, тише. Могут холопы услышать. И это в моем доме, Боже мой!

— Шила в мешке не утаишь, Иван Михайлович, завтра вся Москва будет знать: у Воротынского убили князя Скопина.