Скорачи
Шрифт:
Причем здесь музыкальный инструмент, я не понимаю и переспрашиваю. Через минут десять объяснений понимаю, да, роялище тот еще, причем нас эти рояли с самого начала преследуют. Здесь даже лежанка есть! И печка! Вот с оружием странность, я его не вижу, зато вижу форму и продукты питания. То есть жить здесь в принципе можно…
Глава шестая
Варя
Это не просто рояль, это роялище какой-то, при этом Сережа этого слова не знает, поэтому мне приходится ему объяснять. Действительно, довольно
Пока я занимаюсь одеждой, Сережа мне рассказывает об отрядах особого назначения НКВД и таких вот складах, но вот обнаружить его… В общем, любимый и сам понимает, что это все сильно походит на кино. Кроме того, оказавшись здесь, я успокаиваюсь: уже не дрожу, да и веду себя увереннее. А вот так точно не бывает, потому что не может так зависеть стресс от местоположения. Возможно, тут я чувствую себя более защищенной? Трудно сказать.
– Слушай, а тот писатель, который полянку описал, не мог вот это все? – интересуется у меня Сережа. Я вспоминаю прочитанное в разное время и качаю головой.
– Нет, у него, я бы сказала, натуралистично, – припоминаю еще кое-что. – Если есть что-то, то на совпадениях, а вот так, чтобы настолько фантастично, я не видела.
– А версия была хорошей, – вздыхает он. – Ладно, тогда будем считать, что кино у нас другое. Лубок лубком, из-за чего не знаю, чего ожидать. Кстати, форму нам надевать не стоит.
– Почему это? – удивляюсь я. – Она удобная и новая, я сейчас подгоню только…
– Потому что если нарвемся на фрицев, – объясняет мне Сережа, – сможем отбрехаться, а в форме – без вариантов.
– Знаешь что, любимый… – я вздыхаю. – Нарвемся на фрицев – будет концлагерь у тебя, а у меня смерть от потери крови, потому что насилие в таком возрасте… Ну или тоже концлагерь типа Саласпилса, Красного берега, Майданека… Не хочу! Лучше смерть!
– Логично, – кивает он. – Если ты так решила, тогда ладно.
Как-то он слишком быстро соглашается, даже странно. Может быть, дело в том, что Сережа просто понимает, что живым сдаваться он не собирается? Так и я тоже, ведь гранаты у нас зачем-то есть. Ну, пока он изучает, что нам досталось, я подгоняю форму. И Сереже, и мне – штаны, рубаха эта… Как она называлась-то. Спрашиваю любимого, а потом долго разглядываю гимнастерку. Оказывается, она отличается от рубашки. Впрочем, так даже лучше, хотя, наверное, болтаться будет. А я вот тут ушью – и не будет.
– А что с сапогами делать будем? – интересуюсь я.
– Ну как… Можно тряпок напихать… – задумывается Сережа.
Ну, пусть думает, мне не к спеху. У нас тут, получается, есть печка, форма, и зимняя тоже, лежанка, на которой мы оба отлично уместимся, то есть жить можно. Жалко санузла нет, потому что все остальное вполне так и очень даже неплохо. Значит, пару дней как минимум можем перекантоваться, а там и до своих пойдем. Хотя тут еще посмотреть надо, что это за свои, но с этим Сережа разберется, он профессионал.
Вот, кстати, любимый ведет себя как профессионал, а не пацан, а я – в соответствии с возрастом. Это странно, потому что мы с ним оба взрослые люди, врачи, скорачи, а он как будто родился на этой войне. Вот, что странно. Или учат их так, или у меня инфантилизм на стрессе прорезался.
Натянув
– Сережа, я в форме себя увереннее чувствую, – сообщаю я своему любимому. – Меня не трясет, и вообще намного спокойнее мне.
– Интересное кино, – тянет Сережа. – Я бы понял, если бы на твоем месте я был бы, тогда да, но вот отчего у тебя, мне непонятно.
– То есть это что-то необычное, – заключаю я. – И что будем делать?
– Сначала посмотрим, что у нас есть, – объясняет он, сладко потянувшись. – Затем едим и спать, день был каким-то слишком динамичным.
– Не то слово, – киваю, соглашаясь с Сережей.
Поесть приготовить и я могу, кстати, пока любимый разбирается в ящиках, ну и в том, что у нас есть. Я понимаю его в том отношении, что долго нам тут не просидеть, хотя очень хочется, но отходы нас рано или поздно выдадут, чего не хотелось бы. Почему-то сейчас я могу думать связно, а раньше у меня это совершенно не получалось. Что это за триггер такой интересный?
Надо все-таки поспать, а перед этим я сделаю гречку, тушенка у нас есть, думаю, Сереже понравится. Столовые приборы и кастрюли я обнаруживаю быстро, растопить печку проблемы не представляет. Кстати, а почему, ведь я это не умею? Или умею, но не помню? Усталость просто накрывает подушкой, поэтому с едой надо поторопиться. Такое ощущение, что я после суток – почти не могу шевелиться.
– Что с тобой? – сразу же замечает мое состояние Сережа.
– Усталость накатила, – объясняю я. – Как после суток.
– Так, а ну-ка ложись, – он подходит ко мне, почти силой поднимая меня с земляного пола, куда я, оказывается, опустилась, сама этого не заметив.
Он подводит меня к лежанке, укладывая на нее, а я уже почти не чувствую ни рук, ни ног. Усталость нарастает лавинообразно, и я просто отключаюсь. При этом мне кажется, что сон начинается сразу же, без перехода.
Я внезапно оказываюсь перед виселицей. Перепутать ее с чем-либо просто невозможно, ведь она хорошо знакома мне по многим фильмам. Я пытаюсь дергаться, бежать, но сильный удар выбивает из меня дух. Упав на землю, я понимаю, что вокруг фрицы. Один из них хлестко бьет меня чем-то, выкрикивая: «Партизанен!», а затем я ощущаю колючую веревку на своей шее. Земля пропадает, петля резко затягивается и… кашляя и судорожно пытаясь вдохнуть, я оказываюсь в Сережиных руках.
– Что с тобой? Что приснилось? – спрашивает меня прижимающий к себе любимый, а меня просто трясет так, что я даже сказать ничего не могу.
Что это за сон такой? Откуда он? Ведь не было ничего такого со мной! Но я чувствую грубую колючую веревку на своей шее, до сих пор чувствую, а еще болит спина и лицо, как будто меня действительно били. А еще меня трясет так, что я сейчас, кажется, упаду. Но Сережа явно понимает, как мне помочь, поэтому гладит меня, успокаивает, несмотря на то что получается у него не очень, и вот, наконец, заикаясь я могу рассказать этот жуткий, но такой реалистичный сон…