Скоро будет буря
Шрифт:
Две женщины, такие же далекие друг от друга, как галактики в космическом пространстве, буравили друг дружку взглядами.
– Это не должно быть обязанностью… – начала было Крисси, но ее прервала Рейчел:
– Там ведь до конца всего ничего, правда, Бет? Мама может дочитать эту сказку, а Крисси начнет следующую.
Крисси залилась краской, а Сабина повела Бет в спальню. Джесси слегка замешкалась.
– Я-то хотела как подипломатичней, – донеслись до Джесси слова Рейчел, полагавшей, что никто
– Ты была права, – шепотом ответила Крисси. – Но она может быть такой упрямой сукой.
Джесси умылась и переоделась в ночную сорочку. Перед тем как девочки улеглись, Сабина послала их обратно в кухню поцеловать и пожелать доброй ночи Рейчел и Крисси.
К тому времени, когда Мэтт припарковал свой автомобиль, пошел дождь. Он нашел Джеймса попивающим кофе в пустом придорожном кафе. Лицо его украшала трехдневная щетина.
– Привет! – бодро воскликнул Джеймс, поднимаясь и залпом допивая кофе.
– Поехали, – ровным голосом ответил Мэтт.
Они находились в местечке у подножия Пиренеев, носящем название Рене-ле-Шато. Он не знал, почему здесь оказался Джеймс, и, в общем, его это не интересовало.
– Ты не мог бы заплатить по счету? Я на нуле.
Мэтт расплатился, и Джеймс последовал за ним в машину.
– Пиренеи великолепны, верно, Мэтт? Слушай, тебе следовало бы прикатить на «мерсе». Хочешь, я сяду за руль?
– Давай залезай. С чего это вдруг мне брать твою машину? Я вовсе не хочу походить на тебя.
Километр или два они проехали в полном молчании; тишину нарушали только щелчки «дворников».
– Ну что ж, – произнес наконец Мэтт, – давай рассказывай.
– Я не хочу говорить об этом, – вскинул Джеймс пустые ладони. Он держался так, будто Мэтт только что подобрал его после трудной партии в сквош.
Мэтт ударил по тормозам, и автомобиль резко, со скрипом остановился. Водитель машины, ехавшей за ними следом, нажал на гудок, и по его губам Джеймс мог понять, что тот выругался по-французски.
– Выходи из машины.
– Что-что?
– Ты не хочешь говорить об этом? Тогда убирайся из моей машины.
– Не дури.
Мэтт перегнулся через Джеймса и открыл дверь с его стороны.
– Ну ладно, ладно. – Джеймс закрыл дверь. Мэтт толчком открыл ее снова.
– Тебе следовало бы приехать на моей машине, – мрачно произнес Джеймс – Ты просто не поверишь…
– Да, вероятно, не поверю.
– Мэтт, я ничего не могу вспомнить о нескольких последних днях.
– Ты хочешь сказать, что потерял память? Или что-нибудь в этом роде? – Глаза Мэтта были устремлены на дорогу.
– Вот именно. Последнее, что помню, – я дома со всеми нами. И потом сразу – сижу в кафе у Пиренеев. Нашел газету, а как прошли три дня – понять не могу. Не хочу, чтобы
– Я слыхал, что такое бывает.
– Никогда ведь и не подумаешь, что такое может случиться с тобой. Но когда это происходит, поверь, это не шутка. Совсем не шутка. Это самое страшное из всего, что когда-либо со мной случалось. Последнее, что я вспоминаю, – это то, как я вышел из дома на прогулку. Затем я в кафе в Рене-ле-Шато.
– Не попробуешь ли вспомнить что-нибудь о том, что было в промежутке?
Джеймс сдвинул брови, как бы прилагая огромные усилия, чтобы собраться с мыслями.
– Это похоже на сон. Всплывают отдельные фрагменты где-то на периферии сознания. Припоминаю, как я вроде бы еду в грузовике, но затем все тонет во тьме. Потом вижу себя в туалете в каком-то кафе: стою над раковиной, разглядываю свое отражение в зеркале и силюсь вспомнить, куда я намеревался попасть.
– Вот только те три дня пропали неведомо куда.
– Точно. Три дня почти полной амнезии.
– Счастье, что у тебя был номер телефона. Я имею в виду телефон дома.
– Он нашелся в бумажнике. Что это ты делаешь?
Мэтт сбросил скорость и, удостоверившись, что на этот раз сигнальные огни включены, свернул в «карман» на обочине. Подъехав к стоянке, он установил рычаг переключения передач в нейтральное положение и поставил машину на ручной тормоз. А затем с размаху ударил Джеймса кулаком в лицо, содрав о его зубы кожу на костяшках пальцев. Джеймс откинулся на спинку сиденья, прикрывая рот рукой. Десны кровоточили, и он внимательно осмотрел пальцы, нет ли крови и на них.
Мэтт освободил ручной тормоз, проверил, не приближается ли какая-нибудь машина, посигналил, что выезжает, – и выехал на дорогу.
– Попытайся снова, – сказал он.
– Да как ты только… мать твою!… – Джеймс ощупывал рот.
– Это тебе не за то, что удрал от жены и детей. Это за то, что ты делаешь вид, как будто ничего особенного не случилось, и за то, что подсовываешь мне эту дурацкую тухлую историю. Ну а теперь придумай что-нибудь получше.
– Да что ты хочешь от меня услышать, ради Христа?
– Подумай сам.
– Ты ничего не понимаешь, Мэтт. Сейчас я уже больше ничего не могу.
– Что значит «ничего»?
– Ничего из того, что делал раньше. Быть мужем, любовником, отцом, боссом. Я болен, Мэтт. Честное слово. Мне… очень хреново. Такое ощущение, словно что-то вот-вот не выдержит и взорвется. Я чувствую себя так, будто нечто пожирает меня изнутри и дело идет к тому, что в один прекрасный день кто-нибудь найдет посреди мостовой этот пустой костюм, рубашку, галстук, а меня-то самого внутри и не будет. Не могу объяснить это лучше.