Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
Сейчас неизвестно кто не очень деликатно предъявил ему картинку будущего, которое он выбрал cебе сам. Лично. Минуя «авторитарных» друзей-товарищей, которые не требовали от него ничего, кроме самой малости – быть самим собой. А он чересчур часто, особенно в первой трети жизни, сопротивлялся.
Вот чем кончилось.
Но было же в его характере и другое? Он ведь переступил в какой-то момент через слабую часть своей натуры, выбрал сильную – пожил неплохо и сейчас живет…
«Но ведь жизнь не могла показаться, гарцевал подо мною конь…»
Он встал с топчана в холодном поту, с колотящимся под горлом
«Всего один шаг не в ту сторону на перекрестке может навсегда изменить вашу жизнь…»
«Каждому из нас судьба однажды стучится в двери, но, как правило, мы в это время сидим в соседнем кабачке…»
«А мимо случаи летали, словно пули…»
Сашка набросил на плечи полушубок, вышел на крыльцо. Пурга не утихала, только ветер в этом ущелье дул с другой стороны, снег сюда почти не залетал, зато даль была обрезана ближайшей полусотней метров. Прислонился к косяку, частыми затяжками раскочегарил трубку, пока не заполнил легкие дымом крепкого «Кепстена».
Сон от яви он умеет отличать, и то, что ему показали, сном не было ни в коей мере.
Демонстрация подлинного сюжета, по времени приблизительно совпадающего с тем моментом, когда они с Новиковым осваивали Москву-2005, или – намек. Горячим утюгом в грудь. Живи, как живешь, а то будет вот что…
Самое же… не страшное, не печальное, а вот именно – безысходное было в том, что он отчетливо понимал: увиденное – правда! Самая что ни на есть. И выбирать между ней и иными исходами пока еще позволяется. Пока еще…
«Послушай, что ты дергаешься? – сказал он сам себе. – Ты разве воображал в прошлой жизни, что будешь жить вечно? Конечно, нет. Другое дело, что о смерти как о непреложном итоге не слишком задумывался, а если и да, то позиционировал себя иначе, чем своих пациентов, которые в большинстве заканчивали жизнь именно так. Как фамилия того мужика, что поступил в отделение на последней стадии дистрофии печени? Белянчиков, кажется. Все порывался к субботе выписаться и шумел: «Доктор, я к тебе пришел здоровья взять!»
Что ж, еще больше оснований, держа в памяти предложенную картину, считать любой другой исход счастливым избавлением.
«Все мы когда-нибудь умрем. В худшем случае – умрем немного раньше».
Он передернул плечами, вернулся в хижину и, будто получив очередной сигнал свыше, нащупал незаметную кнопку на стене напротив топчана. Топографически она выходила к краю обрыва, и ничего, кроме пустого метельного пространства, за ней быть не могло.
Однако сдвинулась в сторону деревянная панель, а за ней открылась освещенная электрическим светом комната совсем другого стиля. Гораздо большая, чем весь домик с его крыльцом и тамбуром, вместе взятыми. Довольно-таки пустая. Массивный стол, на нем устройство, могущее быть компьютером, но с земными или форзелианскими аналогами не соотносящийся. Подобие каркаса шлема из четырех взаимопересекающихся полос золотистого металла. Круглые головные телефоны в положенном месте, грушевидный микрофон на гибкой пружине. Перед столом деревянное кресло в венском стиле. Вот и все.
Можно подойти, сесть, возложить устройство на голову; можно плюнуть на пол, отвернуться и выйти. Знаем, мол, у Ефремова в «Лезвии бритвы» читали, чем такие забавы
Здравомыслия хватило не уходить, но и прикасаться к короне он не торопился. Воспоминание о жалком «уходе» того человека в больничной палате прогнать не удавалось, как он ни старался. Привычные мнемонические приемы не действовали. Из всего следует извлекать уроки. Из варианта собственной кончины тоже.
Понятно, что сейчас непосредственно в Узел, такой, какой он привык себе воображать из прошлых посещений, его не пускают. Или в прошлом виде Узел просто не существует сейчас. Мутировал, переродился. Он ведь находится не в любой из «нормальных» действительностей, он – «где-то там». Никаких других подтверждений не надо, достаточно двери, открывшейся в комнату, на месте которой находится длящаяся до дна пропасти пустота.
Значит, прибор на столе либо приглашение к диалогу, либо капкан, последний и окончательный. Повторяем прежний круг дурной бесконечности: для ловушки (обычной, а не «сетевой») – избыточно сложно. К чему огород городить? Проще было оставить его умирать в пещере. Куда больше это похоже на эпизод компьютерной игры. Завершил очередной уровень и увидел за дверью приз: сундучок с волшебным оружием или лишней жизнью.
Может, в том и смысл? На «Призраке» он сделал неверный шаг и провалился на «исходную позицию». Здесь сориентировался, ошибки не допустил, ему и предложили очередное испытание.
Отказаться от бонуса – что тогда делать дальше? Покинуть хижину, углубиться в снежные дали неведомого мира? Вернуться к печке, завалиться на топчан и подождать развития событий? Пока вселенский компьютер не зависнет. Неинтересно. Или его все-таки подталкивают к последнему решению?
Нет, это всегда успеется. Убить его в любом случае не убьют, иначе и затевать спектакль не стоило бы, а ручку катапульты дернуть он всегда успеет.
Сунул погасшую трубку в карман. Преодолевая слабое внутреннее сопротивление, пристроил на голову шлем.
Что-нибудь ведь он ему покажет или подскажет? А как с этим обойтись, подумаем позже.
Без всяких звуковых или оптических эффектов компьютер со стола исчез, а по ту его сторону ниоткуда возник Антон. Выглядел он непривычно. Сидит на невысоком помосте в клетушке, образованной совершенно земного вида плетнем, каким на юге огораживают дворы. Палец можно просунуть между каждым неошкуренным прутом. Одет в подобие японского княжеского кимоно, которое идет ему гораздо меньше, чем белый капитанский китель или изысканный штатский костюм. Он производил впечатление не находящегося на расстоянии вытянутой руки человека, а третьего отражения в поставленных друг напротив друга зеркалах. Такого еще не случалось. При любом контакте, очном или через «рамку», вид у него был полнокровный и реальный до предела.
– Привет, – сказал Шульгин, беря инициативу в свои руки. А что ему еще оставалось? – Плоховато выглядишь. Что-нибудь не так? Где былая лихость и бодрость? Я не вовремя?
Антон ответил после долгой паузы. Складывалось впечатление, что он пытается вспомнить язык, на котором к нему обратился старый партнер-конфидент.
– Далеко ты забрался, Саша. Зачем? Я же тебя предупреждал…
Шульгину стало смешно, пусть обстановка к этому совершенно не располагала.
– Не ты ли, компаньеро, подстрекнул нас с товарищем Сталиным вплотную заняться испанскими делами? Вот естественное развитие событий меня сюда и привело.