Скорпион
Шрифт:
Был дипломатический прием. Как выяснилось после, Крохин пропустил рюмочку. И, разумеется, с ещё более активной бдительностью принялся следить за теми, кто окружал его подопечного - носителя особо важных государственных интересов.
Тут надо сказать, что Академик был большой любитель шумных гульбищ: его широкая брандмейстерская натура искала и всегда находила выход в подобных мероприятиях. Наш же Крохин наклюкался, свинья, и в какой-то момент утерял нить происходящего. Ему показалось, как он потом утверждал...
– Если тебе кажется, - кричал после Нач, - пойди на три вокзала и
– Генерал-майор стал материться и так, что мы сразу поняли в чем же была главная ошибка нашего боевого товарища.
– Ты знаешь, дурак, что такое леди?!
– орал Нач.
– Нет, ты не знаешь, что такое леди! Если бы ты, хер с горы Арарат, знал, что такое леди, ты бы так не поступил!
Наклюкавшийся Крохин решил защитить честь Академика от посягательств каких-то сомнительных, с его пьяной точки зрения, дам импортного происхождения. Он попытался оттеснить леди от своего буйного подопечного, чтобы тот в угаре веселенького брожения не выказал тайн, имеющих тавро государственной секретности.
Одна из завалившихся на стол с яствами оказалась на беду женой зарубежного сановника. Она неудачно упала на стол: уткнулась кукольным смеющимся личиком в бисквитный торт. Всем было смешно, однако Академик подобного неопрятного отношения к даме со стороны службы стерпеть не мог. Он ухватил Крохина за горло, придушил его и ткнул туда же, в бисквитное месиво. Инцидент, грозящий перейти в международный скандал, был исчерпан. Неудачника удалили от службы - и я оказался на его месте.
Академик работал на износ, этим он тоже мне нравился. Он не любил полутонов: мир для него делился на черный и белый цвета; на друзей и врагов. Кто не был с ним, тот был против него.
– Ха! Эти недоумки хотят меня сожрать!
– рычал Академик, когда мы болтались в машине по опытному полю.
– Мерзавцы! Хотят забросать меня шарами. Н-н-ненавижу!.. У-у-у!
Академик был слишком буен, но во всех его проявлениях таких чрезмерных чувств был смысл.
Однажды доходяга-руководитель Испытаний запорол пуск, и всем было понятно, что только из-за него, дуралея, многомесячный труд с необыкновенным успехом ушел псу под хвост...
– Убью, сволочь империалистическая!!!
– примерно так орал на весь мир Академик, нешуточно размахивая огромным дрыном. Руководителя спасли его длинные ноги и относительная молодость.
Мы попытались его найти - и не нашли; обнаружился он через год на международной конференции в Абу-Даби. Академик обнимал его за слабые плечики, душил в объятиях и вещал:
– Наша гордость! Мы бы без него!.. А с ним... Нет, поглядите, какой ум - острый, как перец! Ум практика! А мы кто? Кабинетные крысы Люблю тебя, душечка, чтобы мне на месте провалиться!
Воспламеняемость чувствами, идеями, прожектами, женщинами у Академика была удивительна. Он точно торопился ухватить пожирнее кусок жизни, впихнуть его в рот, размолоть крепкой челюстью этот кусок, чтобы снова жить... жить... жить. Он жил, как хотел.
С женщинами был галантен, как может быть галантен паровоз. Своей бульварной простотой он успешно покорял некрепкие сердца тех дам, кто отваживался ехать к нему на дачу. Надо признать: желающих было много академик наезжал с целым коллективом
– Алекс!
– пытался объясниться со мной Академик после очередной такой нештатной ночи. Он почему-то считал, что я его пойму, и был предельно откровенен.
– Саша!
– Академик шкрябал лиловую лысину и морщился от коликов животе.
– Пойми, для нас, людей умственного развития...м-да!.. необходимо расссосредоточиться... Женщины, что та лакмусовая бумажка. Скажи мне, как относишься к ним, и я скажу... Ик, черт! А пить меньше надо - определенно!
– Очень уж их много, - считал вправе заметить.
– Э-э-э, брат! Тут хитрая политика: чем больше этих вурдалаков, тем больше шансов какую-нибудь затащить в койку.
– По-моему, каждая готова.
– Каждая?.. У меня... Вот какая беда! Все-таки, дружок, семьдесят это семьдесят.
И Академик горько вздыхал: он был бессилен перед единственным своим врагом - временем.
Правда, был один человечек, перед которым он трепетал и был немощен и бессловесен.
У Академика была внучка Ася. Внучку дед боялся: она на дух не переносила его фантастических дачных приключений. Асины родители были далеко - за морями-океанами. И дед полностью отвечал за воспитание молодого поколения.
Когда она приезжала отдыхать, Академик менялся на глазах, превращаясь в тихого затюканного пенсионера.
– Деда, посмотри на себя, - требовала Ася.
– Ты распадаешься на глазах! Разве можно так жить?!
– Нельзя, Асенька, нельзя, - каялся Академик.
– В твоем-то возрасте, - внучка выуживала из-под стола закатившуюся бутылку.
– Алкаш!
– Ася!
– храбрился дед.
– Нельзя же так, при людях.
Внучка была хлипкого здоровья: плоская грудь, невзрачное личико, сбитое дыхальце. Про таких, как она, говорят: на них природа отдыхает. И вот Асенька взглянула на меня, пожала костлявыми плечиками:
– При людях?
И я подумал... впрочем, разве это важно, что я подумал, когда услышал мелкотравчатую зверюшку по имени Ася. Я не удивился тому, что услышал.
Ася испытывала слабость к лошадям. Академик по себестоимости приобрел двух лошадок - и внучка летом гарцевала по местным колдовским окрестностям. Однажды после бессонной ночи я отмокал в речушке, когда из кустов выехала Ася. Она меня видела, но тем не менее, прыгнув с конского крупа, бросила с себя все одежды и голышом прошествовала в воду. Я понимаю, что на того, кого считаешь лакеем, можно не обращать внимания.
Эту девочку можно понять и простить. Она искренне убеждена, что жизнь, которую ведет её дед, вредна и опасна; она только не может понять, что именно в такой жизни он проживет и долго, и счастливо.
Я подумал: а какой жизнью живешь ты, европеизированная милая девчушка? Ты родилась в золотой колыбельке. Ты безбедно провела детство в академической оболочке. Знаешь ли ты, дюймовочка, жизнь, мелькающую за ветровым стеклом твоей малолитражки? Прости, я не верю, что у тебя, нигилисточка, нет другой жизни.