Скорпион
Шрифт:
Более удобного местечка для встречи двух приятелей, готовых делать свои ставки, придумать было трудно.
Как и все чекисты со стажем, Старков пунктуален:
— Привет, — жмет руку и кивает на кассы. — Поиграем, Алекс?
— А на какую кобылу ставить-то?
— Ну тут такие спецы, — и подзывает юркого человечка с поношенным личиком. — Фима, сделай красиво, — и передает несколько ассигнаций с осенней подпалиной.
— А мне на цифру три, — говорю я. — И на семь.
Потом мы выходим на центральную трибуну. Народец волнуется, жокеи в обтянутых камзолах щелкают хлыстами, лошадки, впряженные в двухколесные таратайки лениво трусят вокруг ещё зеленеющего поля,
Я и Старков садимся в последнем ряду и, делая заинтересованный вид происходящими событиями, начинаем обсуждать наши проблемы. И выясняется такая коллизия, что я на мгновение чувствую себя как бы в параллельном мире. Весь этот конный праздник на свежем воздухе кажется пустой шуткой по сравнению с тем, что может произойти в близком будущем. А перспектива рисовалась самая безрадостная для столичных жителей и прочего населения земного шара, если доверять утверждениям полковника о том, что существует реальная угроза… ядерного взрыва.
— Компактного, — успокоил меня, — радиус прямого действия ядерного ранца где-то километров пять-шесть, не считая, правда, последствий.
— Хватит на всех, — на это сказал я. — Ты забыл о радиации и прочих прелестях атома.
— Какая разница, — усмехнулся Старков. — Вдруг наши заклятые друзья испугаются и трахнут изо всех своих шахт.
— А наши в ответ, — предположил я, — тоже с перепуга.
— Третья мировая не за горами, брат, — покачал головой полковник и посмотрел на часы, словно знал вселенский искомый час Ч.
Беспокойный бой стартового колокола привлекает внимание к дорожкам ипподромного поля. Малорослые жокеи выезжают на легоньких дрожках, лошадки бьют копытами, волнение среди публики усиливается.
Представляю, какая бы началась давка и паника, если бы сейчас сообщить по радио не номера жилистых кобыл, а пренеприятнейшую весть о том, что к столице приближается ученый-атомщик с определенной целью: взорвать ядерный ранец к чертовой матери. И взорвать нигде-нибудь, но в сердце, понимаешь, России — в Кремле. Или рядом. Что не имеет принципиального значения, как для нас, так и для всего мирового, повторю, сообщества.
Естественно, возникают несколько вопросов. Первый — что такое ядерный ранец? Те, кому положено утверждать, что его не существует в природе, именно так и утверждает. Те, кто знает, что подобные разработки портативного атомного оружия велись в великом СССР, дали обет молчания. Словом, не трудно догадаться: «карманная ядерная бомба» для личных нужд граждан имеется.
Вопрос второй — почему ученый пошел на Москву не с рюкзачком, где бы валялись консервы, «докторская» колбаса и такая же диссертация, а с ранцем, где находится свинцовая капсула с ураном-235 и взрывателем?
По первому впечатлению, объяснил Старков, атомщик решил выразить таким нестандартным образом протест против власти, не способной содержать науку и людей в ней. Хотя, конечно, надо подробно разбираться в причинах, да сейчас главное: найти и остановить безумца. На его поиски подняты все службы от Камчатки до Калининграда. Ситуация взрывоопасна по несколькими причинам. Прощальное письмо обнаружил младший брат ученого по имени Вадим, когда вернулся из командировки; письмо примерно следующего содержания: так жить нельзя и так жить не хочу. Будь все проклято.
Разумеется, можно было бы и не обращать на этот бред внимание, да вот в чем дело: Вадим Германович Нестеровой, младший брат идущего на Москву ученого с ядерным ранцем, подумав сутки, обратился в соответствующие органы. И выяснилось, что Виктор Германович Нестеровой, этот самый ученый-атомщик, частенько делился с братом своей заветной мечтой взорвать ядерный ранец на Красной площади. Младший брат не верил, считая, что Виктор находится в маниакально-депрессивном состоянии по причине общего облучения гамма-частицами и ухода молоденькой жены — ухода к столичному академику Фридману. И поэтому не придавал значения словам, равно как и записке. Однако, будучи человеком обстоятельным, Вадим Германович решил проверить наличие секретного боевого снаряжения на закрытом складе Федерального ядерного центра, где оба брата занимались исследовательской работой. И что же? Один комплект ранца с ядерным запалом пропал. Как удалось атомщику пронести его через систему контроля и защиты — никому неизвестно, да и не так сейчас важно. Главное, упущено время: фора у Нестерового двое-трое суток. За это время он уже мог расплавить кремлевскую брусчатку — и расплавить не раз. И по каким-то неведомым причинам этого не сделал. То ли не добрался до первопрестольной, то ли пережидает охоту на него, им же спровоцированную, то ли имеется ещё некая причина? С точки зрения здравого смысла ядерщик действовал, как даун в бане, не понимающий назначения мыла, мочалки и шайки.
Человек, который действительно мечтает совершить нечто сверхъестественное, как в данном случае, не будет об этом уведомлять общественность письмецом. Следовательно, мы имеем угрозу, позу, игру на публику, истерику, желание привлечь внимание к своей персоне. Внимание кого? Не молодой ли женушки, ушедшей к академику Фридману Исааку Израильевичу.
— Какая поза, какая игра на публику? — не понял Старков. — Алекс, он психопат, лечился у невропатолога, жена бросила: затрахал ревностью. Передал фотографию. — Такого место в Кащенко. Облучил, опять же свой конец и решил заделать всем нам…, - и мой товарищ употребил народное словцо в рифму, частенько используемое нами в кризисных ситуациях.
Любители азартных игрищ на свежем воздухе зашумели — начался первый забег: лошадки, выбивая гравий из-под копыт, махнули наперегонки. Я посмотрел на фото: нейтральное лицо НТРовского труженика, бывшего комсомольца и общественного активиста. Никаких особых примет, разве что залысина, весьма заметная для тридцатитрехлетнего возраста. Глаза чуть раскосые и грустные, напряженная улыбочка, узкие губы — признак капризности и мнительности. Нельзя утверждать, что перед нами явный психопатный малый, скорее стандартный м.н.с. советской-совковой системы, когда-то получающий за добросовестное протирание штанов свои кровные сто десять рубликов.
— А сколько ему сейчас? — вернул фотографию.
— Прибавь пять, — ответил полковник и загорланил: — Давай, Фея! Давай, тяни, любовь моя!
Смешно: имеется прямая угроза всей планете, а сотрудник службы безопасности горланит кобыле Фее, чтобы она веселее перебирала своими тростниковыми ногами. Впрочем, я понимаю товарища: карательная Система находится в боевой готовности и теперь есть возможность заняться более тонкой работой: заправить на охоту menhanter.
— А почему бы и нет, — сказал Старков. — Поработай на Родину и ты, сукин сын, и безвозмездно.