Скорпионы в собственном соку
Шрифт:
Мы продолжали эти sui generis [110] любовные отношения больше шести месяцев, до весны 1978 года.
Программа была всегда примерно одна и та же: мы объедались в каком-нибудь плохоньком ресторане, а потом играли в квартире, голышом, решая, для кого сегодня будет секс – для нее или для меня, то есть получит слуга взбучку или нет.
Я привык.
Мы решали, кому будет хорошо, при помощи самых разнообразных настольных игр: «Монополии», покера, шашек, домашней рулетки и бинго, и даже парчиси, гуська или самых глупых игр из серии «Гейпер». Мой дом был похож на парк развлечений.
110
своеобразные (лат.).
Я
Она кончала, когда лупила меня хлыстом, битой пелотари, [111] пучком крапивы, бамбуковой тросточкой, ремнем, мокрым, завязанным в узлы полотенцем, толстым куском эластичной резины и просто рукой – ладонью, кулаком или пальцами, сложенными, как для щипка.
В особых случаях она также на меня мочилась. Я смотрел, как она в этих битвах достигала спазматических оргазмов, сотрясавших ее с головы до ног, как соски ее увеличивались и становились твердыми, словно камни (ах да, она также била меня мешочком с камнями, чуть не забыл), – в такие моменты она была красива, как никогда, – и в итоге получалось, что физическое наказание возбуждало меня.
111
игрок в баскский мяч – пелоту.
Получив удовольствие, максимум, что она позволяла мне, – это положить свой возбужденный конец между ее потрясающих грудей, потереться о них и кончить ей на красивую шею, украшенную на многие миллионы.
А когда выигрывал я, мой приз ограничивался тем, что она позволяла мне трахать ее не более чем в четырех позициях и только половиной члена; она заставляла меня надевать на основание члена что-то вроде резинового пончика, сделанного по размеру, чтобы он выполнял род препятствия.
Она всегда вела себя пассивно, ненавидела оральный секс (я даже вспомнил с некоторой тоской о старательном горле Кресенсио), и даже речи не могло быть об анальном проникновении.
Кроме того, я должен был кончать не в нее. Она не хотела принимать никаких контрацептивов, а я не мог найти презервативов на свой размер.
Думаю, больше всего в наших коитусах ей нравилась моя скороспелая эякуляция.
У нее была еще одна мания, несколько выводившая меня из себя. В душе, на кухне (она иногда сама готовила какое-то ужасное месиво), а порой даже тогда, когда я ее пялил, она вдруг принималась петь во весь голос и всегда одно и то же – арию безумия Лючии ле Ламмермур Доницетти, ставшую популярной благодаря Марии Каллас, которая, кстати, умерла за год до того, как мне сообщила Бланка с нескрываемой радостью.
Но я принимал такое обращение и все равно получал от него удовлетворение. Я хотел ее страстно, как идиот, и, несмотря на то что она отдавалась мне столь часто, я с ума сходил от желания, как в первый день.
Кроме того, в определенном смысле я в нее влюбился.
Она что-то заблокировала во мне, и я не мог устранить эту блокировку. Я поклялся убить ее и не то что не искал подходящего момента, чтобы сделать это, дело в том, что большую часть времени я даже и не думал об убийстве.
Такое положение не могло продолжаться бесконечно. Кроме того, хотя у меня все еще оставалось достаточно денег
Благодаря сексуальной удовлетворенности и обжорству она еще больше растолстела, к моей радости. Но она начинала этим тяготиться и страстно желала похудеть. В конце мая, который был уже на носу, она должна была петь Аиду (критики считали ее лучшим сопрано в мире для женских партий Верди) в «Метрополитен-опера», и не желала ехать в Нью-Йорк, превратившись в кита.
Она отдалась в руки эндокринолога и безуспешно пыталась придерживаться шоковой низкокалорийной диеты. У нее не было силы воли, и она осаждала холодильники (свой и мой) при первом удобном случае.
Она попросила у меня помощи, чтобы похудеть, и предложила мне одну идею: ехать вместе в Соединенные Штаты. Она отправит дочь в интернат в Англии и обойдется на этот раз без горничной. Мы совершим путешествие без спешки, на роскошном лайнере (удивительно, но она согласна была раскошелиться на заоблачную стоимость билета в первом классе), чтобы недельку отъесться, прежде чем серьезно сесть на диету. Был конец марта, оставалось ровно два месяца до выступления в Нью-Йорке. Мы проведем их в уединенном сельском домике, который имелся у нее среди полей Коннектикута, только вдвоем. Мы сможем беспрестанно посвящать себя нашим эротическим играм, а я стану строго следить за ней, как любовник-полицейский, чтобы она соблюдала диету.
На случай, если не хватало чего-то еще, чтобы убедить меня, она в первый и единственный раз и без предварительной жеребьевки взяла на себя инициативу в сексе. Она забыла о своих ломаниях, засунула в себя мой член по самые яйца и позволила мне кончить внутрь. Я все еще помню об этом и все еще возбуждаюсь, это было потрясающе. Как я мог сказать ей «нет»?
А меня посетила еще одна отличная идея: обманув себя, я несколько успокою свою мстительную совесть. Забавно, что на самом деле это предприятие помогло ускорить развязку главы «Бланка Эреси».
Я знаю, что это должно было свершиться, но предпочел бы по крайней мере, чтобы все случилось в другой форме; я раскаиваюсь в произошедшем.
В ходе своего беспорядочного чтения я наткнулся на книгу, где излагался и поносился, ввиду опасности, возникавшей в середине срока лечения, метод похудания, который один американский врач в шестидесятых годах практиковал среди звезд с проблемами лишнего веса в голливудской колонии.
Доктора звали Роберт Джей Перкинс, и его метод основывался, приобретя более радикальную форму, на методе другого выскочки-эскулапа, янки Уильяма Эйч Хея.
Метод Перкинса строился на том, что причиной ожирения считалось совместное потребление жиров и углеводов, обладающих разным метаболизмом. Его диета предписывала есть только белковые продукты и продукты, содержащие клетчатку, и строго воздерживаться от употребления тех, что содержат углеводы.
Не нужно было мучиться голодом; можно было есть все виды мяса, рыбы, колбасных изделий, жирных сыров, растительное масло, сливочное масло, молоко, сливки, свиное сало, оливки, майонез, яйца и всевозможные морепродукты; в любом количестве, в каком хочется.