Скрипач не нужен

Басинский Павел Валерьевич

Например, для британской литературы чрезвычайно важно место рождения писателя – сама Англия, Ирландия или Шотландия? Для американской прозы «южане» и «северяне» являются принципиально разными литературными партиями. И даже мы, русские, чувствуем отличие между Фолкнером и Фицджеральдом, не зная, чем отличается штат Миссисипи, где родился Фолкнер, от штата Миннесота, где родился Фицджеральд. Чтобы почувствовать разницу между этими классиками, нам не нужно знать, что прадед Фолкнера воевал на стороне южан, а прадед Фицджеральда – автор текста государственного гимна США, американский Сергей Михалков, грубо говоря…

Но лично для меня Распутин и Маканин тоже являются классиками мировой литературы. И то, что ни один, ни другой еще не получил и, вероятно, не получит

Нобелевской премии, является проблемой самой премии.

Вы посмотрите, какие они восхитительно разные! Один – боль, стон, непрерывное апокалиптическое напряжение. Но сколько любви и милосердия в том же небольшом рассказике «Уроки французского», который был написал сорок лет назад, а до сих пор вызывает слезы у всех читающих и что-то чувствующих поколений. Второй – диагност, аналитик, с годами становящийся всё жестче, совсем уж стыдящийся вынесения каких-то прямых моральных оценок. И это тоже заставляет вспомнить рассказ сорокалетней давности, мой любимый у Маканина, «Ключарев и Алимушкин». Как страшно он заканчивался! «Передай мужу, что Алимушкин улетел на Мадагаскар, и его провожала мать», – то есть герой умер, а всем хотелось бы, чтобы он просто незаметно исчез…

По Распутину и Маканину мы могли бы (и должны!) изучать нашу историю, а не по комментариям наглотавшихся каких-то книг и статей политологов. Они могли бы (и должны!) ответить нам на вопрос: что с нами сегодня происходит? Но, пока овцы блеют, пастыри молчат. Оба устали!

Это так грустно, что от обоих юбилеев осталось нерадостное чувство. Словно мы кого-то обманули или нас кто-то обманул. Словно совсем не осталось у нас словесных пастырей. И надо уже идти в церковь, а там тоже непонятно, что происходит, и порой думаешь, что лучше бы и эти пастыри тоже не открывали ртов.

18 марта 2012

Ангельский допрос

На прошлой неделе в новом здании театра «Мастерская П.Фоменко» прошла презентация книги стихов и прозы Бориса Рыжего, поэта, покончившего с собой в Екатеринбурге в возрасте двадцати шести лет [22] . Это – редкий, если не единственный случай за последние десятилетия, когда человек рано уходит из жизни, а интерес к его стихам с годами растет и растет, когда его имя становится «культовым», короткая жизнь – легендарной, а ранняя смерть начинает восприниматься не просто как знак судьбы, но и как своего рода поэтическая доблесть, вроде «точки пули в конце» Владимира Маяковского.

22

Борис Рыжий. В кварталах дальних и печательных… Избранная лирика. Роттердамский дневник. – М.: Искусство-XXI век, 2012.

Что-то подобное случилось сорок лет назад с Николаем Рубцовым, хотя его смерть и не была добровольной.

Впервые стихи Рыжего в Москве были опубликованы ровно двадцать лет назад – в «Российской газете». Это довольно странно, что стихи такого поэта впервые появились именно в правительственном органе, как странно и другое: что в правительственном органе вообще появились какие-то стихи. Но в судьбе Рыжего много странного, и на первый взгляд даже искусственно странного. Например, тот образ поэта-забулдыги, слегка по-есенински приблатненного, общающегося запанибрата с урками и ментами, который Рыжий культивировал в стихах, вступает в резкое противоречие с его «Краткой биографией», изложенной в конце книги. В 1988 году – чемпион среди юношей по боксу; в 1991-м поступил в Уральский горный институт и тогда же женился; в 1993-м у него родился сын; в 1996-м стал лауреатом Всероссийского пушкинского конкурса студентов; в 1997-м поступил в аспирантуру; в 2000-м закончил ее, опубликовав два десятка научных работ «по сейсмичности Урала», и в том же году принял участие в фестивале поэзии в Голландии. И только последняя строка биографии одним махом путает на столе все счастливые

карты: 7 мая 2001 года ушел из жизни…

Разбирать стихи – дело неблагодарное, но еще более неблагодарное дело – доказывать, что кто-то является настоящим поэтом, поэтом от Бога. Но один аргумент все-таки приведу. Когда молодых ребят студии Петра Фоменко просто поставили перед фактом, что они будут играть в спектакле по стихам Рыжего, они поначалу смотрели на это с явным недоумением и обреченностью молодых подневольных актеров. Но идею спектакля принес в театр знаменитый бард Сергей Никитин, а это было предложение, от которого невозможно отказаться. И только в процессе постановки (а еще более – «обкатки») спектакля «Рыжий» они «заражались» этими стихами, используя емкое определение Льва Толстого в статье «Что такое искусство?». А что такое искусство? Вот это оно самое и есть.

С другой стороны, исследователь поэзии Бориса Рыжего и один из его первооткрывателей (вместе с Ильей Фаликовым) Дмитрий Сухарев пишет об эффекте «скоростного пленения» стихами этого поэта, что тоже справедливо, но, видимо, не для всех. Например, ваш покорный слуга по-настоящему почувствовал обаяние этих стихов только после смерти Рыжего. Тут уж ничего не поделаешь, как бы жестоко и не по-христиански это ни звучало. Да, в полной мере сила звучания этих стихов мне слышится не «отсюда», а уже «оттуда». И это особенно чувствовалось на презентации книги в театре Петра Фоменко, где стихи Рыжего читали актеры и пели барды – сам Сергей Никитин и Андрей Крамаренко.

Там, на ангельском допросе,всякий виноват,за фитюли-папиросыне сдавай ребят.А не то, Роман, под звукизолотой трубыза спину закрутят рукиангелы-жлобы.В лица наши до рассветанаведут огни,отвезут туда, где этоделают они…

Понимаете, в чем штука… Писать такие стихи на земле, даже если они обращены к покойному другу, – это, конечно, кощунство, безобразие и т. д. Но когда они начинают звучать «оттуда», то и ты начинаешь понимать, что еще большее кощунство – это осуждать за кощунство. Именно потому, что ангелы не «крутят руки», а допрашивают нас как-то по-другому… И, скорее всего, молча.

Мне нравятся детские сказки,фонарики, горки, салазки,значки, золотинки, хлопушки,баранки, конфеты, игрушки.…больные ангиной недели,чтоб кто-то сидел на постелии не отпускал мою руку —навеки – на адскую муку.

Стихотворение называется «Два ангела», хотя по смыслу речь в нем идет, очевидно, о родителях или о самых близких. Но название как-то иначе распределяет смыслы и заставляет стихотворение «аукаться» с другими стихами, что, кстати, тоже может служить аргументом в пользу того, что Борис Рыжий был одним из последних настоящих поэтов.

Мне дважды пришлось коротко пообщаться с ним, и я заметил тогда то, что, наверное, замечали все. Это был, конечно, человек без резьбы и без брони против мира. Такой, знаете, не жилец… Но при этом в его стихах есть очень глубокая и надежная «резьба», о которой пишет в предисловии Дмитрий Сухарев. Рыжий знал русскую поэзию и не купился на модное в его время отрицание советского поэтического опыта по принципу: «Серебряный век – эмигранты – Бродский, а между ними никого». Любимыми его поэтами были Блок, Анненский и Георгий Иванов. Но, кажется, не меньше их он обожал Слуцкого и Луговского. Вот такой странный выбор.