Шрифт:
Тот, кто видел много раз кролика, преследуемого собакой, и никогда не видел кроликов и собак порознь, будет считать, что кролик причина собаки.
Если — собрать все старинные анекдоты, из них получилось бы неплохое пособие по жизневедению — самоучитель для желающих не просто присутствовать на этом свете, но и ощущать все прелести бытия.
Вспомнился мне один забавный старинный анекдот. Профессор философии задает студенту практический вопрос: «На дороге валяются мешки, один — с деньгами, а другой — с разумом; что бы вы подняли в первую очередь?» Студент отвечает: «Конечно, деньги!»
Лично я вполне согласен со студентом. Мне не хватает именно денег. И довольно давно. Остальное, слава те, Господи, идет недурно. Работа ладится, есть даже отдельная квартира.
Впрочем, лучше б и не было этой отдельной квартиры — сгустка непробиваемой тишины, пыльных уголков и кислохолостяцких запахов. Лучше бы по-прежнему — весело и тесно, зато с Машенькой, с ее невероятно вкусными супчиками из топора. Сестренка, сестренка… Ведь всегда ухитрялась делать так, что я не замечал странного размера своей зарплаты. И не было ни в чем мне отказа — ни в книгах, ни в сигаретах, ни в кофе. Главное — моя наука. И точка, и никаких колебаний. А сама сто раз штопала-перештопывала свои тряпки и выглядела принцессой. Ей бы не на машинке стучать, а прямиком в кинозвезды — с такой внешностью, с таким характером.
Недавно миновала годовщина ее смерти, годовщина нелепой встречи с трамваем. Просто проклятие какое-то над нашей семьей — словно неведомая сила неспешно перемалывает нас в различных катастрофах. Сначала отец с матерью не долетели до симферопольского аэропорта. Потом Машенька не добежала до работы.
Все это как бы издали, как будто кинопленка с чужой мелодрамой. И меня нет в кадре — ни в один кадр влезть не могу. Прошлое переболело, зарубцевалось и назад не пускает.
Настоящая боль потихоньку испарилась. Всю ее работа съела. И Наташе спасибо. Хороший она человек. Кажется, я ее люблю.
Сегодня возвратился поздно. Опять весь вечер протрепался с Наташкиным отцом. Интересный он мужик, много чего знает, притом не по слухам, а в натуре. Генерал в отставке. Иногда такое извлечет из памяти — закачаешься. И явно завяз в иных временах, любит построения на тему «что было бы, если бы…» Смешно, пожалуй. Разве не просто все — события обусловлены ее величеством Объективной Закономерностью, и точка. Или я заблуждаюсь по причине своей исторической малограмотности? Кто знает… Но слушать его интересно, это факт.
Хуже дело с отставной генеральшей. Она целиком здесь, в текущей минуте. Смотрит на меня ласково, пирогами подкармливает. Привыкла! Все-таки три дочки. Две из них замужем, одна — удачно, другая — нет. И вот пани генеральша за каждым вечерним чаем изливает мне душу.
Танечке повезло. Валик служит в какой-то министерской конторе, но главное — пробивной парень. Устроил заграничную командировку. Прибарахлился на всю жизнь, комментирует Вероника Меркурьевна. Валик выбил приличную квартиру, подходит его очередь на «Жигули». Между прочим, он Танечкин сверстник, всегда добавляет В.М. Это — в мой огород, я учился со старшей Рокотовой в одном классе. И с Валиком мы тоже сверстники.
К счастью, на этом сходство кончается. По-моему, Валентин Яковлевич, не задумываясь, пошел бы в гардеробщики своего же управления — платили бы, скажем, внешпосылторговскими чеками. Как-то я назвал его люмпен-инженером. Наташка долго смеялась, а В.М. надулась и стала выговаривать: «Позвольте, позвольте, при чем тут Валентин и лохмотья…» И не преминула
А вот средняя Рокотова оказалась в незавидном положении. Ее «муженек-не-от-мира-сего-вы-понимаете?» (формула В.М.) служит в небольшом издательстве младшим редактором или кем-то в этом роде. Своим «пособием-на-проезд» (термин В.М.) вполне доволен. Лет шесть составляет свой первый сборничек стихов, но его постоянно сдвигают в послезавтрашние планы. Печатается редко. Опубликовал в журнале небольшую повесть, а его обругали по большому счету (каламбур?). Наверное, поделом.
В стихах я ничего не понимаю. Может, он и гений, может, и графоман. Повесть еле дочитал до середины — сложно и очень уж откровенно. Как-нибудь под настроение закончу.
Вероника Меркурьевна считает, что Игорь — обычный нахлебник: какие там таланты, когда о семье думать надо! Раечка уже год нянчится с первенцем и регулярно устраивает набеги на родительскую квартиру, опустошая их холодильник и кошелек. У нее безотказное оружие — белокурый ангельский лик, две крупные совершенно параллельные слезы и беспомощно разведенные руки. Она признает любые ошибки, много и со вкусом говорит о своих мучениях («только последняя дурочка способна польститься на поэта»). Я думаю, что она вовсе не дурочка, но, разумеется, ни капельки веры в звезду своего мужа у нее нет. Она-то польстилась на поэта, а стала женой младшего редактора…
Из всего клана Рокотовых к Игорю хорошо относится только Наташа. Но ей, восторженно-сумасбродной девчонке, бог велел. Зато Валика она ненавидит смертельно, так и сыплет колкими гадостями. Валик снисходительно улыбается — плевать он хотел на романтические чувства юной особы. Наступит момент, когда я морду ему набью за эти улыбочки.
Самое любопытное, что оба рокотовских зятька мне не по нутру. Оба они вынуждены наизнанку выворачиваться ради успеха. Хотя успех понимают совершенно по-разному.
Валик станет хорошо обеспеченным чиновником, может быть, ускачет довольно далеко. Татьяна ему под стать. Это ж надо! Твердая девица оказалась — два аборта, лишь бы дитя не связывало руки.
Игорь отнюдь не блаженненький. Его пресловутая самоуверенность строго ограничена рамками литературных дел, в остальном он даже застенчив. Рокотовых не любит, но и Раечке не запрещает просить подаяние. Своеобразная философия — почему бы обществу в лице ближайших родственников немного не позаботиться о бутербродах для начинающего писателя! Не уверен, что эта пара долго протянет. Рая ему явно в тягость. Слишком громко причитает она о своей судьбе, слишком ярко афиширует родительские благодеяния. Я бы давно послал ее ко всем чертям.
Но все сложно в этом лучшем из миров. Наверно сложней, чем среди моих формул.
И вообще, займусь-ка я делом, а то весь вечер угробил на будущих родственников. И едва не дошел до натурального промывания косточек, или как там — копания в чужом белье? Хватит.
Оставил на завтра здоровенный интеграл. Кончился кофе. Осталось полпачки сигарет. До получки пять дней. В пиджаке — трояк с мелочью. И полторы сотни долга.
Поехать, что ли, на лето с бригадой? Нет, шеф вряд ли отпустит. У вас, скажет, Ларцев, финишная прямая, то да се… К осени, скажет, положите текст диссертации, а потом увлекайтесь на здоровье своими фантазиями или разъезжайте с бригадами, и так времени уйму потеряли. Что поделаешь! У шефа одни планы, у меня — другие. В фантазиях есть что-то такое, ради чего стоит терять годы. Именно из-за таких потерь жизнь кажется бесконечной.