Скрытая сторона вещей
Шрифт:
Участвуя в церковной службе, такой совместной работой мы достигаем четырёх отдельных целей. 1) Какой бы ни была призывная часть службы, к ней присоединяется множество людей, таким образом посылая огромную мыслеформу. 2) Соответственно большее количество силы притекает и стимулирует духовные способности людей. 3) Одновременные усилия синхронизируют колебания их тел, тем делая их более восприимчивыми. 4) Их внимание направляется к одной и той же цели, они работают вместе и тем друг друга стимулируют.
Сказанное мною ранее в этой главе объяснит одну особенность, которая часто превратно понимается теми, кто высмеивает Церковь — служение литургии с особым намерением или ради какого-то умершего человека. Идея здесь в том, что этот человек получит пользу от излияния силы, вызванной по этому особому случаю, и он её несомненно
Я попытался объяснить кое-что из внутреннего смысла обрядов христианской церкви, взяв их для примера, во-первых, потому что именно с ними я лучше всего знаком, а во-вторых, потому что они демонстрируют некоторые интересные особенности, которые в их современной форме можно назвать новыми идеями, введёнными нашим нынешним бодхисаттвой. Не следует полагать, что я выбрал христианские обряды, потому что считаю эту религию в каком-либо смысле лучшим выражением универсальной истины — тот факт, что будучи одним из её священников, я публично принял буддизм, ясно показывает, что моё мнение не таково.
В том, что касается самого учения, у христианства, пожалуй, больше недостатков, чем у любой другой из великих религий, кроме, возможно, ислама, в чём я, впрочем, сомневаюсь. Но произошло это не из-за какого-то небрежения со стороны первооснователя, которое помешало сделать его систему совершенным изложением истины, а потому что невежественное большинство ранних христиан к нашему глубокому сожалению изгнало из своих рядов великих учёных гностиков, оставшись из-за этого с печально урезанной и искажённой доктриной. Основатель, вероятно, предвидел возможность такой неудачи, потому что он снабдил свою церковь системой магии, которая могла продолжать действовать механически, даже если бы его последователи забыли многое из первоначального смысла того, чему он их учил. И именно той силой, что стоит за механическим отправлением обрядов, объясняется столь примечательная сила и власть, так долго сохраняемая церковью, которая в интеллектуальном плане своим последователям ничего не может предложить.
Потому люди других вероисповеданий не должны полагать, что я выражаю какое-то неуважение к их религиям тем, что выбрал для объяснения ту, с которой я лучше всего знаком. Изложенные мною общие принципы церемониальной магии одинаково верны для всех религий, и каждый может сам их приложить.
Пожалуй, для своих индийских читателей я должен объяснить, что у христианского духовенства существует три сана — епископы, священники и дьяконы. Впервые человек рукополагается как дьякон, что практически означает степень вроде ученика или ассистента священника. Он не имеет ещё власти освящать дары, благословлять паству или отпускать грехи; однако, он может крестить детей (впрочем, в случае крайней необходимости это дозволяется даже мирянам). После года служения дьяконом он имеет право быть рукоположенным в священники, и это второе рукоположение собственно и даёт ему власть извлекать силу из того запаса, о котором я говорил. Тогда ему даются полномочия освящать дары и другие предметы, благословлять паству во имя Христа и провозглашать отпущение грехов. Епископ, в дополнение ко всему этому, может рукополагать других священников, поддерживая таким образом апостольское преемство. Он один имеет право распоряжаться ритуалом конфирмации и освящать церкви, то есть выделять их для служения Богу. Эти три степени — единственные, имеющие определённые отличия между собой и отделённые друг от друга рукоположениями, наделяющими той или иной властью. Вы можете слышать множество титулов, прилагаемых к христианскому духовенству — архиепископ, архидьякон, настоятель или каноник, но всё это наименования должностей, подразумевающие разницу в обязанностях, но не в сане в смысле наделения духовной властью.
Глава IX
ВЛИЯНИЕ ЗВУКОВ
Мы
Есть множество людей, сознающих, что звук всегда порождает цвет — что у всякой ноты, которая играется или поётся, есть обертоны, дающие световой эффект, который может видеть глаз, хотя бы чуть-чуть обладающий ясновидением. Не все, однако, знают, что звуки, подобно нашим мыслям, выстраивают также и форму. Тем не менее, это так. То, что звук порождает форму в физическом мире, давно показал опыт, при котором перед трубой, на которой исполнялась определённая нота, растягивалась мембрана, на которую насыпался мелкий песок или порошок ликоподия (плауна).
Таким образом было доказано, что всякий звук придавал песку определённый образ, причём одна и та же нота всегда давала тот же самый. Однако сейчас мы имеем дело не с теми формами, которые получаются этим способом, а с теми, что выстраиваются в эфирной, астральной и ментальной материи, сохраняясь там и продолжая активное действие через долгое время после того, как сам звук отзвучал и затих для физических ушей.
Давайте в качестве примера рассмотрим скрытую сторону исполнения музыкального произведения — допустим, игру на церковном органе. На физическом плане это производит впечатление на тех, у кого есть вкус к музыке — то есть тех, кто развил его в такой степени, что может понять её и оценить. Но многие люди из тех, кто не понимает её и не имеет специальных знаний в этой области, всё же сознают вполне явственный эффект, которая она на них оказывает.
Ясновидящий исследователь вовсе не будет этим удивлён, ведь он знает, что всякая музыкальная пьеса, исполняемая на органе, во время исполнения постепенно выстраивает огромное сооружение в эфирной, астральной и ментальной материи, которое возвышается над органом намного выше крыши церкви, напоминая нечто вроде уступчатой горной цепи, которая вся состоит из великолепных ярких цветов, сияющих и переливающихся самым удивительным образом, подобно северному сиянию. Характер этой формы сильно разнится у разных композиторов. Увертюра Вагнера всегда создаёт величественное целое, набросанное великолепными пятнами живого цвета, будто он строил это из огненных гор; одна из фуг Баха выстраивает могучую упорядоченную форму, смелую, но точную, суровую, но симметричную, с пробегающими через неё параллельными серебряными, золотыми или рубиновыми ручейками, отмечающими поочерёдное появление разных музыкальных тем; а одна из «Песен без слов» Мендельсона создаёт красивое воздушное сооружение — нечто вроде замка филигранной серебряной работы.
В книге «Мыслеформы» можно найти три цветные иллюстрации, на которых мы попытались изобразить формы, создаваемые музыкой Мендельсона, Гуно и Вагнера соответственно, и я хотел бы отослать читателя к ним, поскольку это как раз один из тех случаев, когда совершенно невозможно представить себе вид формы, не видев её саму или хотя бы какое-то её изображение. Когда-нибудь можно будет выпустить книгу с исследованиями нескольких таких форм для их тщательного изучения и сравнения. [34] Очевидно, что изучение таких звуковых форм само по себе составляет отдельную науку, представляющую чрезвычайный интерес.
34
Такая попытка была предпринята Джеффри Ходсоном в его книгах «Музыкальные формы» и «Ясновидческие исследования» (Geoffrey Hodson, «The Music Forms», «Clairvoyant Investigations»). — Прим. пер.
Эти формы, создаваемые исполнителями музыки, не следует путать с великолепными мыслеформами, созданными самими композиторами и являющимися выражением их музыки в высших мирах. Они являются творениями великих умов, из которых они вышли, и часто сохраняются на многие годы, а иногда и на столетия, если композитор был настолько понят и оценен, что его первоначальный замысел был укреплён мыслями его поклонников. Таким же образом в высших мирах подобные великолепные сооружения, однако сильно отличающиеся по типу, строятся великими поэтами и писателями — это результаты замыслов поэм или идей, которые автор хочет предложить своим читателям. Таковы, например, великое представление чистилища и рая, созданное Данте, идея бессмертной трилогии Вагнера «Кольцо Нибелунгов» и концепция Раскина о том, каким должно быть искусство и из чего он хотел бы его составить.