Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Вот, Юра, такой состоялся у нас разговор. И я тебя поздравляю, ты оказался прав и не стал льстить этому лысому полоумку Арнольду.
Теперь о неотложном задании, которое дал нам с тобой Арнольд. Он приказал нам завербовать и подготовить к лету не менее пятидесяти агентов в качестве резерва для проведения диверсий…
Я долго думал, как нам лучше организовать эту работу. Концлагерей здесь, близко от Лодзи, нет. Ездить далеко неудобно и не продуктивно вербовать из дохлых заморышей военнопленных. Надо вербовать из тех военнопленных, которые физически уже окрепли и успели впитать немецкий порядок и дисциплину. Такой контингент, человек сто, есть в Лодзи, на заводе «Оскар Дизель», который принадлежит нашей семье. Я могу туда устроить тебя под крышу руководителя чертежного бюро, а сына — учеником слесаря, в общежитии обставить с удобствами
— Фриц, это приказ, а приказ надо выполнять, тем более что он разумен, хотя работенка изнурительная. Но я согласен и готов, — ответил я.
Больц поблагодарил меня, заспешил и, не допив коньяк, уехал.
Вернулся с прогулки Ваня, и я посвятил его в перипетии нашей дальнейшей жизни. Он как всегда спокойно выслушал и деловито заметил:
— Ну что ж Лодзь так Лодзь, пусть будет Дизель. Я готов, куда иголка — туда и нитка. — Затем он сел за стол и, взяв в руки бутылку с остатками коньяка, прочитал наклейку и спросил:
— Можно мне попробовать?
— Конечно, можно! — ответил я.
Мне показалось, что Ваня, гуляя на улице, озяб и хочет согреться, а может, он польстился на привлекательную закуску, оставшуюся в тарелках. Я сел рядом, разлил по рюмкам коньяк и сказал:
— Давай согрейся, и выпьем за новое место работы.
Мы чокнулись. Ваня, пригубив и сделав глоток, заметил:
— Отдает клопами, запашок такой.
— Это с непривычки, а в натуре это коньяк французский и делается он из винограда, — возразил я.
— А вы любите вино? — неожиданно спросил Ваня.
— Люблю в меру, как все в жизни, — ответил я.
— И женщин? — не унимался Ваня.
— Я, Ваня, люблю людей и идолопоклонствую четырем богам, обогащающим жизнь и мою трудную судьбу: женщине, стихам, песне и вину. Женщин люблю, потому что они — женщины — в муках даруют нового человека, награждают лаской, добром и наслаждениями; стихи люблю за очищение души; песни люблю за радость подъема души, а вино — за радость забвенья.
— А Боженьку вы любите? — допытывался Ваня, слушая мои жизненные установки.
— В Боженьку верю! — отвечал я.
— Интересно вы говорите, совсем как моя бабушка… Можете сейчас ублажить — поиграть иль почитать стихи? — попросил Ваня.
От этой беседы и вина я пребывал в приподнятом настроении и с удовольствием взял гитару и стал наигрывать мелодию на стихи любимого Бунина:
Звезды ночью весенней нежнее… Ты как звезды чиста и прекрасна… Радость жизни во всем я ловлю — В звездном небе, в цветах, в ароматах… Но тебя я нежнее люблю. Лишь с тобою одною я счастлив, И тебя не заменит никто: Ты одна меня знаешь и любишь, И одна понимаешь — за что! Все пронеслось, как бурный смерч весною, И все в душе я сохраню, любя… Слезою светлой блещет надо мною Звезда весны за чащей кружевною… Как я люблю тебя!.. И ужели нет пути иного, Где бы мог пройти я, не губя Ни надежд, ни счастья, ни былого, Ни коня, ни самого себя?Ваня, как и я, расчувствовался и тихо промолвил:
— Спасибо, порадовали вы меня!
Мы попили чаю и легли спать. Я долго не мог уснуть, мысли кружились вокруг будущей судьбы. Я думал, где и как идти, не погубив себя и Ваню. И тут вспомнил и начал под настроение шепотом читать про себя стихотворение Бунина «На распутье», которое часто читал отец на фронте.
На распутье в диком древнем поле Черный ворон на кресте сидит. Заросла бурьяном степь на воле, И в траве заржавел старый щит. На распутьеЧерез две недели мы выехали в Лодзь, крупный промышленный и очень красивый город оккупированной Польши. Под ним в Первую мировую войну воевала тоже 9-я немецкая армия, которую основательно потрепали русские войска осенью 1914 года.
По пути мы по просьбе Вани заехали в монастырь под Конином проведать ребят и пробыли там полдня. В Лодзи мы разместились в двух комнатах общежития большого дизельного завода, на котором работало много рабочих из военнопленных. Больц представил меня управляющему, который показал мой кабинет и познакомил с начальником секретариата, где хранились анкеты на русских рабочих. Ваню с его согласия управляющий определил учеником к немцу — опытному мастеру слесарю-лекальщику. Формально я числился начальником чертежного бюро, а занимался только вербовочной работой. Для меня это было изнурительно тяжелое испытание. Прежде всего я должен был не засвечиваться, сохранять лояльность к немцам и представляться кандидатам на вербовку в качестве офицера военной разведки абвера. В то же время я по крохам собирал нужные мне данные о них и, беседуя, выискивал таких, которые хоть и соглашались быть агентами, но, по моим прикидкам, задания выполнять будут едва ли. В первую очередь я отсеивал тех, кто добровольно сдался в плен, затем — уголовников и, наконец, таких, о которых в анкетах имелись сведения об их участии в карательных операциях против партизан или оказании помощи немецкой администрации концлагерей. Я обращал внимание на специальность до призыва в Красную Армию, отдавая предпочтение рабочим профессиям. И особенно возлагал надежду на тех, кто попал в плен в ходе боя, раненым или контуженным, и прошел мучительный путь испытаний во многих лагерях.
Так, например, я не ошибся, вербуя Алексея Скоробогатова и ему подобных. Уроженец Ростовской области, Алексей работал в колхозе бригадиром трактористов, в сентябре 1941 года был призван в Красную Армию, окончил полковую школу и учился на курсах лейтенантов. В боях за Кавказ был ранен, попал в плен, пройдя муки ада семи концлагерей. Наконец, как специалист, знающий дизельные двигатели, был направлен из концлагеря на завод «Оскар-Дизель» слесарем.
В процессе вербовочной беседы он показал себя умным и находчивым, ловко скрывал истинные мотивы своего согласия быть агентом для того, чтобы оказаться на стороне Красной Армии. Свой тайный замысел Алексей осуществил мастерски, обманув «Буссард», и помог мне выбраться из абверовского капкана. Его напарник Владимир Антонов, как и все завербованные мною агенты, был направлен на конспиративную квартиру в деревню Любань (в 30 километрах от Лодзи) для обучения диверсионному делу.
С наступлением Красной Армии в Белоруссии, когда ее войска продвинулись до границы с Польшей, форсировали реку Висла и заняли плацдармы на западном берегу, нацелившись через Одер на саму Германию, новый командующий разгромленной группы армий «Центр» фельдмаршал Модель спешно начал строить оборону, чтобы остановить советские войска и сбросить их с плацдармов. В своем приказе он обязывал приданные войска абверкоманды начать интенсивные диверсионные операции на растянутых железнодорожных коммуникациях русских, пока они не успели навести мосты через Вислу.
С конца июля 1944 года началась массовая заброска взрослых диверсантов и подростков. Она продолжалась весь август и проходила в спешке и суете, так как у немцев не хватало ни свободных самолетов, ни горючего к ним.
Вскоре ко мне в Лодзь неожиданно приехал Больц. Я его не узнал — такой он казался расстроенный — бледное свирепое лицо, трясущиеся губы. Он молча достал из кармана бутылку коньяка, налил себе целый стакан и залпом выпил. Отдышавшись, отрывисто заговорил, мешая немецкие и русские ругательства: