Скрытые в темноте
Шрифт:
Гау делает глоток и отставляет чашку.
– Есть следы присутствия другого человека в доме? Может, кто-то постоянно заходил, но при этом не жил там?
«Дерек Росс», – сразу думаю я, затем отбрасываю эту мысль.
– Пока не нашли. Соседи утверждают, что никого не видели.
– Ну еще бы, в таком-то районе Оксфорда, – кривится Гау. – Это ничего не доказывает.
– Одна старушка уверяла, что к Харперу приходил его сын, однако, как известно, сына у него нет.
– На вашем месте я бы проверил, – говорит Гау, прихлебывая кофе. – Возможно, старикан не так уж съехал с катушек,
Чаллоу собирает команду криминалистов на кухне.
– Похоже, список наших задач стал намного длиннее, так что отменяйте запланированные свидания. Управление уголовных расследований с их безграничной мудростью теперь подозревает, что этот дом связан с исчезновением Ханны Гардинер в две тысячи пятнадцатом году. Пока не докажем обратное, он считается местом убийства. Или захоронения. Или и того, и другого.
Нина делает глубокий вдох. Дело Ханны Гардинер ей знакомо – она обыскивала машину пропавшей. Упаковка мятных конфет в бардачке, пятна от сока на детском автокресле, скомканные чеки с заправки. Невыносимые обломки жизни.
– Искать могилу в подвале не стоит, – продолжает Чаллоу. – Там бетонный пол, который не вскрыть без помощи серьезных инструментов. Следов нарушения поверхности нет. Как насчет сада?
– Вряд ли, – говорит Нина. – Просматривается со всех сторон, слишком опасно. Если выкопать большую яму, соседи наверняка заметят.
Она сдвигает штору из бусин и заходит в оранжерею. Стекло изнутри покрылось зеленым налетом, из выживших здесь только ползучее растение, чьи лианы пробиваются сквозь трещины в окнах. На полках горшки с гниющими стеблями: одеревеневшая герань, засохшие кусты помидоров. Пахнет сыростью и затхлой землей. Циновки на полу черные от плесени и разваливаются на куски.
Нина протирает кружок в грязном стекле, чтобы выглянуть в сад.
– А вон там? – показывает она. – Что-то вроде летнего домика или сарая.
К Нине подходят двое коллег. Снаружи заросли сорняков по колено и полно крапивы. Кучей валяется садовая пластиковая мебель, стулья грязные и перевернуты вверх ножками. Срезанную траву пучками бросали где попало. Прямо у ворот стоит большой кирпичный сарай с черепичной крышей, увитой плющом. Некоторые окна выбиты.
– Понимаете, о чем я?
Ближе к строению картина проясняется. К сараю земля берет крутой уклон, так что тот стоит на возвышении.
– Думаю, под этими досками вполне может оказаться пустота, – говорит Нина, просовывая руку сквозь разбитое окошко, чтобы открыть дверь.
Внутри все заставлено старыми банками из-под краски и средствами от сорняков, на полу ржавеют садовые инструменты. Из-под карниза торчит гниющее осиное гнездо, с гвоздя свисает покрытый пятнами защитный костюм.
Чаллоу топает ногой – слышно глухое эхо.
– Кажется, ты права.
Он приподнимает край циновки: из нее сыплются грязь и песок, в разные стороны ползут мокрицы.
– В кои-то веки, – обращается Чаллоу к своей команде, – нам повезло.
В полу под циновкой спрятан люк.
– К ней можно зайти, хотя не знаю, будет ли толк.
Эверетт выходит из комнаты ожидания
Заметив Эверетт, девушка испуганно смотрит на нее и вжимается в подушку.
– Я подожду снаружи, – тихо говорит сестра и закрывает дверь.
– Можно, я сяду? – спрашивает Верити, показывая на стул.
Девушка молчит. Эверетт отодвигает стул подальше от кровати и садится.
– Скажете, как вас зовут? – осторожно обращается она к пострадавшей. Та лишь не сводит с нее глаз.
– Мы знаем, что вы пережили нечто ужасное, и хотим понять, что случилось. Хотим найти того, кто сотворил с вами такое.
Бедняга сильнее сжимает простынь пальцами. Под сломанными ногтями грязь.
– Да, это очень трудно. Я не хочу, чтобы вам стало еще хуже, но нам нужна ваша помощь.
Девушка закрывает глаза.
– Помните, как все было? Как вы попали туда?
Из-под век текут слезы и медленно катятся по щекам.
Какое-то время обе молчат, и тишину нарушает лишь гул из коридора – шаги, голоса, позвякивание каталок. Звук приехавшего лифта.
– Малыш очень милый. Как его зовут? – задает вопрос Эверетт, когда девушка открывает глаза.
В ответ та начинает качать головой, а потом издает испуганный крик и вся съеживается. Прибегают медсестры, и Эверетт оказывается по другую сторону закрытой двери.
На то, чтобы успокоить девушку, понадобилось двадцать минут и один укол. Из палаты выходит врач и садится на стул рядом с Эверетт.
– Что произошло? – спрашивает она. – Что я сделала не так?
Доктор глубоко вздыхает.
– Психиатр считает, что у нее посттравматическое расстройство. Честно говоря, в этом нет ничего удивительного. Для людей, попавших в такую ситуацию, вполне естественно подавлять воспоминания о случившемся. Мозг включает режим выживания и отсекает болезненные мысли, а вопрос о ребенке заставил ее снова подумать о том, через что она прошла, и бедняжка просто не выдержала. Боюсь, она еще не скоро сможет все рассказать.
– Сколько времени уйдет на восстановление?
– Трудно сказать. Может, пара часов, может, пара недель. А может, она так и не оправится.
Эверетт опускает лицо в ладони.
– Черт, что же я натворила…
– Не корите себя, – по-доброму утешает ее врач. – В ваших намерениях не было ничего плохого.
Он кладет руку ей на плечо, но спустя мгновение уходит, забирая свое теплое прикосновение.
Пространство под люком всего в полметра глубиной, внизу лишь земля и щебенка. Чаллоу ложится на пол животом вниз и светит фонариком.