Скуф. Маг на отдыхе 2
Шрифт:
— Ах-ха-ха-ха! — нагло рассмеялся хмырь. — Не имею понятия, где находится ваш оборотень!
— Не юли, — пригрозил я. — Все уже в курсе твоих дел, и, что приказы отдавал ты, тоже известно. Так что будет всё быстро и по-хорошему, или медленно и по-плохому.
— Вот единственный человек, который об этом знал, — Оскарович указал на полностью седого, но при это молодого парня, валяющегося в несознанке посередь комнаты. — Он уже никому ничего не расскажет!
«Это мы ещё посмотрим, — подумалось мне. — Есть у меня один человечек, который с мёртвыми
— Тем хуже для тебя, — сказал я. — Зря веселишься, раз так, то у меня нет никаких причин оставлять тебя, падаль такую, в живых.
— Ах-ха-ха-ха-ха!
И снова ржёт. Вот прямо каноничный водевильный злодей, только усиков и цилиндра не хватает. Ну и грома с молнией за окном ещё, само собой.
Вот что он такой весёлый, непонятно.
— Я — подданный шведской короны! — заорал Иванов-Нобель. — Меня нельзя трогать! Это дипломатический скан…
Вот это он точно зря сказал. Если до того я ещё обдумывал варианты сдать его Гринёву, на предмет долгой и вдумчивой беседы, то теперь определился. Слишком велик шанс, что эта гнида выкрутится.
«В жопу», — решил я и сжал Оскарыча силовым полем сразу же со всех сторон, так что он лопнул будто перепивший крови клещ. Сколько я подобных речей за жизнь переслушал — не сосчитать. Уверен, что от этого хмыря уж точно ничего нового не услышу.
Итак…
Надо бы, наверное, осмотреться.
Судя по убранству кабинета, можно в очередной раз сделать вывод о том, что его хозяин — злодей. Одна люстра чего стоит. Здоровая такая, мрачная. Такая… антагонистическая.
— Антагонистическая люстра, — отправил я голосовое сообщение Кузьмичу, пока не забыл; идея с мемуарами всё никак не отпускала.
И почти тут же я уловил какое-то шевеление в углу, глянул, а там…
Ядрёна мать…
Девчушка с лисьими ушами, не помню, как их таких называют, из последних сил ползла в сторону выхода. А на самой живого места нет, и ноги явно что перебиты. Лечить я толком не умею — из сырой магии так себе терапия — но вот насколько мог, настолько помог.
Надеюсь, что хотя бы чуточку обезболил.
Лиса, кажется, поняла, что я ей не враг и перестала уползать. Свернулась клубком, насколько это вообще было возможно, и замерла.
Ну а я тем временем пошёл проверить седого. Лежал мужик на животе, лицом вниз, но я уже безо всяких шрамов понял, что это и есть тот самый сантехник, который умыкнул Ромаху. Правда, вот рядом с ним валялся не разводной ключ и не вантуз, а восхитительной работы полуторный меч. Весь в крови изгваздан, но всё равно видно, что как будто бы посеребрённый. Дорогая игрушка, да к тому же мощная.
Подошёл, ногой перекатил Ваню на спину.
Реакции — ноль.
— Василий Иванович! — раздался крик из коридора. — Василий Иванович, Ромашки нигде нет!
А вот и девки, стало быть, подоспели. А то, что они Ромашкину не нашли, так, может, оно теперь
— Фонвизина! — с порога я указал целительнице на лису. — Займись!
— Ага, — кивнула Ольга и безо всякого удивления и уточняющих вопросов принялась за дело; по всей видимости, в казематах Оскаровича девки уже насмотрелись на всякое.
— Это он! — заорала Дольче, заприметив труп седого. — Это Ваня этот! Это он Ромашку украл, сволочь!
Она ещё Ваню ногой пнуть собралась, но в последний момент удержалась.
— Я так и понял. Смерть?
— Да, Василий Иванович?
— Товарищ достаточно цел для допроса?
— Вполне.
Рита подошла поближе, присела над телом на корточки и преобразилась в бледную черноглазую ведьму. Как будто бы разом постарела лет так-эдак на пятьдесят. Посидела так, поморщилась, потом вернулась к нормальному облику и сказала:
— Не могу.
А на мой немой вопрос добавила:
— Живой ещё.
Ну нихрена себе. Я ж проверил его, но ни дыхания, ни пульса не обнаружил. Однако, спорить в таких делах с некромантом бессмысленно. Что несколько осложняет нашу задачу.
Или нет…
— Так мы это сейчас поправим, — Чертанова сурово протопала к телу сантехника и встала ногой ему на глотку.
Я не возражал ни разу. Мне результат нужен и сведения насчёт моей пропавшей подчинённой. А как я их получу, уже дело десятое. Тем более, что благодаря талантам Риты Смертиной мёртвые гораздо сговорчивей, чем живые, получаются.
Седой Ваня начал задыхаться. Дёрнулся раз, дёрнулся второй, и тут:
— Что вы делаете?! — раздался крик у меня за спиной.
Обернувшись, я увидел, что в дверях стоит лохматая, перепуганная, но абсолютно целая и невредимая Юля Ромашкина.
— Ванечка! — девушка бросилась к седому…
* * *
А дело было так:
Некий охотник на монстров Иван Хельсин, которого покойный Оскарыч вырастил в информационном пузыре и с развесистой лапшой на ушах, на волне эмоций и переоценки мироздания включил голову и научился думать самостоятельно.
Сложил два и два и понял наконец-таки, что его используют не в самых благородных целях.
Катализатором к переменам, как нетрудно догадаться, были Ромашкина и вспыхнувшие к ней романтические чувства.
История прям как по учебнику драматургии.
Охотник на монстров влюбился в оборотнессу. Ну и чтобы защитить её попёр против своих же. Точнее, даже не так… сперва не попёр. Сперва он решил увезти Ромашкину туда, где галька и дельфины, и под знойным солнцем шумят кипарисы, и ветер с моря качает связки разноцветных чурчхел.
Короче говоря, решил свалить на юга и там начать жизнь заново. Но поскольку не знал, как на это отреагирует сама Ромашкина, до поры до времени накачал её снотворным. Чтобы уже на месте всё объяснить и перед фактом поставить. Романтично? Как по мне, так что-то не очень, но у девок свои понятия о романтике.