Скука

Моравиа Альберто

— Но тебе нравится или не нравится?

— Если бы мне не нравилось, я бы с ним не встре­чалась.

— А еще есть какая-нибудь разница?

— Да, он разговаривает во время любви.

— И что же он говорит?

— Ну, что обычно говорят, когда любят.

— Но я тоже иной раз разговариваю.

— Нет, ты молчишь, единственный раз, когда ты за­говорил, ты сказал мне: «Проститутка».

— Тебе было неприятно?

— Нет, мне не было неприятно.

— Но ты предпочитаешь

то, что говорит он?

— Когда я с ним, мне нравится то, что говорит он, когда я с тобой, мне нравится твое молчание.

— А что ты чувствуешь, когда он тебя берет?

— Такие вещи не объяснишь.

— Но ты чувствуешь это острее, чем со мной?

— Не знаю.

— Как это не знаешь?

— Никогда не думала.

— Так подумай.

— Ну, я чувствую, что он меня любит.

— Тебе это приятно?

— Каждой женщине приятно, когда ее любят.

— То есть это чувство сильнее, чем то, которое ты испытываешь со мной?

— Я и с тобой чувствую, что ты меня любишь.

— И тебе приятно?

— Конечно, приятно.

— Лучше, чем с Лучани, или хуже?

— Это разные вещи.

— Понял. А теперь скажи: если бы по каким-то при­чинам ты не могла больше встречаться с Лучани, тебе было бы неприятно, ты бы чувствовала его отсутствие?

— Но как я могу знать, пока этого не случилось!

— Но если бы случилось?

— Вот тогда бы и стало ясно. Впрочем, думаю, что да.

— А если бы ты не могла больше встречаться со мной?

— Но ведь и этого пока не случилось.

— Но представь себе, что случилось.

— Помню, когда я сказала тебе, что лучше нам рас­статься, мне было тяжело.

— Очень?

— Что значит «очень»? Как это можно измерить! Тя­жело, и все.

— Но в общем, кого ты больше любишь — меня или его?

— Это разные вещи.

Убедившись, что выведать у Чечилии что-либо о фи­зической стороне любви не удается, я решил подвергнуть исследованию более невинные вещи.

— Вчера вечером вы с Лучани гуляли?

— Да, мы вместе ужинали.

— Где?

— В траттории, в районе Трастевере.

— А вот со мной ты никогда не гуляла.

— А как бы я объяснила это дома? Ведь уроки рисова­ния можно брать только днем. Что же касается Лучани, то я всегда могу сказать, что он хочет представить меня какому-нибудь продюсеру.

— Ты все хочешь уверить меня, что твои родители на что-то там ворчат. Но я ведь видел твоих родителей!

— Мама, да, она не стала бы возражать. Но вот папа… Он болен, и я не могу его раздражать.

— Ну ладно, оставим это. Так, значит, вы ходили в ресторан в Трастевере?

— Да.

— И о чем вы разговаривали?

— Много о чем.

—

Кто больше говорил, он или ты?

— Ты же знаешь, я больше люблю слушать.

— Ну так о чем же вы говорили?

— Не помню.

— Попытайся вспомнить. В конце концов, это ведь было только вчера вечером.

— Ты же знаешь, что у меня совсем нет памяти. Я не помню даже того, что ты сказал пять минут назад.

— Ну хорошо, наберемся терпения. Ресторан — ка­кой он был?

— Ресторан как ресторан, таких много.

— Как он называется?

— Не знаю.

— Большой или маленький, многолюдный или пус­той, один зал или несколько, для хорошей публики или простонародный?

— Не знаю, я не рассматривала.

— Разговаривая, вы держались за руки, положив их на крышку стола?

— Да, а как ты угадал?

— Тебе было приятно, когда он пожимал твою руку?

— Да.

— Очень приятно или так?

— Мне было приятно. Очень или не очень — я ска­зать не могу.

— Под столом вы касались друг друга коленями?

— Нет, мы сидели рядом.

— Лучани только держал тебя за руку или ласкал как– нибудь еще?

— Он гладил меня по лицу, целовал в шею.

— Разговоры ты не помнишь, а вот ласки еще как!

— Я помню, потому что была против.

— Вы поссорились?

— Нет, но он иногда хочет, чтобы я делала то, что мне не нравится.

— Например?

— Не скажу, ты рассердишься.

— Не рассержусь, говори.

— Ну в общем, он хотел, чтобы я держала руку… ты сам понимаешь где.

— А, понял. Ну а ты?

— Я немного подержала, но потом мне стало неудоб­но есть одной рукой, и я ее убрала. Но что с тобой?

— Ничего. А пока ты это делала, тебе было приятно?

— Мне было приятно, что это приятно ему.

— А если бы я, предположим, попросил тебя сделать то же самое, тебе было бы приятно доставить мне удо­вольствие?

— Думаю, да. Столько вещей делаешь с удовольстви­ем, потому что знаешь, что это приятно другому.

— Другому? То есть все равно кому?

— Нет, я говорю «другому» в смысле Лучани или тебе.

— Понятно. А потом что было?

— Мы ели и пили, ведь в траттории положено есть и пить, разве нет?

— И что ты ела?

— Не помню. Я никогда не смотрю, что ем. Обычное что-то.

— А потом?

— Лучани подозвал оркестрантов, и они пели нам не­аполитанские песни.

— Какие?

— Не помню.

— Ты любишь неаполитанские песни?

— В общем, да.

— Нет, любишь или не любишь?

— Ну, когда как. В траттории — да. Но если б они явились играть, когда я сплю, тогда нет.