Скверная жизнь дракона. Книга шестая
Шрифт:
Пока аукционер говорил, на сцену внесли ещё три тумбочки и четыре подноса, накрытые тканью. Ратон в полумаске хлопнул в ладоши. Ткань убрали. У меня похолодело в груди, мелкая дрожь пробила тело. Там лежали куски мягкой кожи сероватого и светло-коричневого цвета, россыпь больших острых зубов и длинная кость размером с руку.
— Этого чёрного дракона, как вы все знаете, прошлой зимой смогли выследить на самом юге нашего континента, на мысе Маскара. В той битве погибло не меньше сотни сильнейших авантюристов, магов и солдат, но ценой их жизней дракона одолели. Как это и бывает, он погиб от множества ран, но останки этой твари,
Работники развернули два куска кожи сероватого цвета, каждый с полшкуры коровы
— Первый лот: кожа с низа живота и с внутренней стороны бедра правой ноги. Продаются вместе, начальная цена двенадцать тысяч, ставка тысяча.
Дальше развернули светло-коричневого цвета кожу трапециевидной формы, в несколько квадратных метров.
— Второй лот: перепонка правого крыла, первая часть, от спины до первого сустава крыла. Начальная цена: шесть тысяч, ставка тысяча.
Следующий лот, шесть зубов, оценили в две тысячи со ставкой в двести. Цена за кость из правого крыла начиналась с четырёх и ставкой в пятьсот.
Торги за всё это шли долго, некоторые разумные выкрикивали суммы. За кожу с живота и бедра один разумный готов был заплатить сразу пятьдесят тысяч, но следующий посетитель перебил ставку на пять тысяч, а следующий ещё на пять. В итоге эти трое наторговались до невозможных ста сорока трёх тысяч. Подобные перекрикивания были и с другими лотами, разумные не стеснялись крыть друг друга матом.
Меня происходящее настолько проняло, что потребовалась напряжение всей силы воли, чтобы не уйти прочь. Я просто не мог поверить в то, что мамины слова об охоте на нас оказались настолько правдивыми. Нет, я знал, что за нами охотятся и распиливают на запчасти, но чтобы вот так собачится за кусок другого разумного — это омерзительно. И я мог бы взгрустнуть, но это не мои останки, мамы или сестрёнки, значит — плевать.
Я продолжил следить за аукционом, примечая цены и прочее. Один из алхимических ингредиентов оказался стеклянной баночкой зелёных орешков Еурской виноградной лозы скверны, по уверению аукциониста добытые этой зимой. Торги за пятьдесят орешков начинались с цены в две с половиной тысячи королевских золотых, и шагом ставки в сто монет. А когда эта баночка была продана за три тысячи восемьсот — я призадумался о тщетности бытия. Я игнорировал «совпадение» про свежесть заллай, но тогда в Магнаре я продал около семидесяти орешков за тринадцать монет каждый. То есть, пятьдесят заллай принесли мне шестьсот пятьдесят монет империи, а сейчас их продали за тысячу четыреста. Я всяко неслабо так заработаю, если убрать нахлебников-посредников между добытыми мною заллаями и аукционом.
Больше в алхимических ингредиентах ничего интересного не выставляли, даже драгоценных камней или чего-то, что пригодилось бы как рукоять для жезла. Потом пошли свитки с магическими печатями. Вот там я решил поучаствовать, особенно когда выставили свиток некого «Страха», радиусом действия в два метра, и периодом в минуту. Это могло бы пригодиться, если скопировать печать и размножить, ведь её действие явно зависит от характеристики Воля — но в зале были и другие посетители. Мне пришлось сойти с торгов, когда цена приблизилась к четырём тысячам, а сам свиток ушёл за шесть триста.
После свитков на продажу выставили книги, разные. За личный дневник какой-то баронессы из Арнурского королевства разразилась настолько
В остальном ничего интересного не было, но кое-что я всё же урвал. Для меня это представляло не меньшую ценность, чем останки дракона или тот непонятный дневник. Как сообщил аукционист, этот толстенный талмуд — единственная копия всех записей и дневников магоса Фласкара Агисароса, жившего девять веков назад. Талмуд выставили за тысячу шестьсот, а урвал я его за три триста. Как только аукционер в пятый раз назвал сумму и показал в мою сторону — около меня очутился разумный в полумаске с подносом в руках. Я решил досидеть до конца, передал свитки и постучал ладонью по столу. Там появилась бумага с шаблонными фразами и быстрыми надписями рядом, что податель сего документа выкупил такой-то лот за такую-то сумму, предоставил расписки на такую-то сумму и ожидает такую-то сдачу.
Финальной частью значилась продажа рабов. Мне было интересно посмотреть, кого и как продают на таких аукционах, но на подиум никого не выводили. Вместо этого аукционист объявил о двухэтапной продаже. Сначала он рассказывал о рабе: его пол, раса, возраст, характеристики из лог-листа, внешность описывалась вскользь, а прошлое вообще умалчивалось. И, конечно, называлась цена. Заинтересованный посетитель моргал светильником, на его столе оказывалась одна из карточек с номером лота.
Были представлены семь рабов. Оставался последний, но аукционист предупредил, что ситуация необычна.
— Я не должен разглашать прошлое раба до второго этапа, но этот раб предоставлен Всеобщей Церковью. И я должен рассказать о нём всё.
Аукционист взял паузу, но никто из посетителей даже не пошевелился.
— Этот раб — девочка, без имени, шести лет. Она троптос от тёмных эльфов. Её основа раскрыта, но она не от животного. Она от минотавров. Скверна проявилась в виде двух пар рук.
— Правильно ли я понял, — заговорил один из посетителей, — что ищейкой собирающая эти отродья, чтобы прирезать или сделать боевого пса, церковь взяла и отказалась от подобной? С раскрытой основой?
— Совершенно верно, вы всё правильно поняли. Причина отказа и её реализацией как общего раба стало опасение за её организм. После открытия основы её проведение осталось всё так же недоступным, поэтому рутифакторы Всеобщей Церкви постановили, что она не доживёт до двенадцати лет. Она ничему не обучена, и практически не разговаривает. Из-за всего этого цена назначена в сто монет со ставкой в двадцать пять. Прошу заметить, что этот раб, скорее всего, будет убит, если не будет куплен сегодня.
Зал, как и прежде, утопал в полумраке. Ни один светильник не моргнул, как и мой. Я подавил желание купить эту девочку. Неважно, что церковь решила избавиться от обречённого на смерть дитя ещё до того, как его можно будет жестоко убить на потеху толпе — важно то, что из-за этой девчонки все мои планы могли быть разрушены. Куда мне её девать, когда я уплыву на остров ксатов? Только выбросить в подворотне или прирезать, что равносильно. Нет, я не мог позволить себе отказаться от поисков семьи и их облегчения — даже если придётся обречь слабого и беззащитного на верную смерть.