Скверный маркиз
Шрифт:
— Ну, я полагаю, Дариус научился со временем стоять за себя, — пожав плечами, беспечно отозвалась Кэролайн. — Его кузины все еще наперебой рассказывают о его детских проделках, будто это случилось вчера… Да он был сущим исчадием ада, как они говорят! И если ему попадало, то он сам в том был виноват! Но из того, что я обо всем этом слышала, можно сделать и такой вывод: наказания ничему хорошему его не научили.
— Но когда дети ведут себя из рук вон скверно, то для этого, как правило, есть причины, — грустно заметила Орелия и вздохнула.
— Вот когда у меня будет с
Она опять помолчала и вдруг заявила:
— Неужели я сказала «полдюжины»? Наверное, совсем рехнулась! Не люблю я детей! Как только появится у Дариуса наследник, будь уверена, детей у меня больше не будет!
— Не говори так, Кэролайн, — умоляюще попросила ее Орелия, — ты, конечно, будешь любить их всех!
— Только если они не пойдут все в Дариуса — не будут строптивыми, упрямыми, непредсказуемыми, всегда готовыми насмехаться над родной матерью!
— Но кто же над тобой насмехается? С чего ты это взяла?
— А кто это может быть, по-твоему? Кто у нас циничен, саркастичен, ко всем и каждому исполнен презрения, держится отчужденно, высокомерен и недоступен? Святое небо! У меня иногда невольно появляется такое чувство, что я прогадала во многих отношениях — достаточно вспомнить, каким успехом я пользовалась в Риме или в Париже!
— Но нельзя ожидать от англичанина, что он станет расточать тебе такие же цветистые комплименты, как итальянцы или французы, а они, как известно, большие мастаки по этой части! — резонно заметила ей Орелия. — Громогласное восхищение женщиной — это часть их национальной культуры! А ты просто не учитываешь английский характер и делаешь из этого далеко идущие выводы, которые тебя же и не устраивают.
— Да, все так, как ты говоришь… Но мне нравятся именно такие цветистые комплименты. Мне нравится громогласное восхищение женщиной… И все остальное, что так пронизано романтизмом: прогулки под луной, признания в безумной любви, страсть… — Она вздохнула. — Вот что доставляет мне истинное наслаждение… Этого я хочу от жизни — быть любимой-любимой-любимой обаятельным, красивым мужчиной, который может выражать свои чувства, который говорил бы мне, как я прекрасна, и чье сердце начинало бы учащенно биться от одного моего присутствия рядом…
На это Орелия ничего не смогла ей ответить. В словах Кэролайн прозвучала острая боль, и сомневаться не приходилось: она говорит откровенно. Да, она хочет любви, но красиво обставленной, даже картинной… Однако такая любовь никогда — и Орелия была в том уверена — не принесет настоящего счастья. Вожделение как таковое — Кэролайн назвала это страстью — никогда не приносит чувства защищенности, столь необходимого любой женщине, и не только в молодости, но, главным образом, в преклонные годы. Страсть пройдет, но останется душевная привязанность и забота, и в этом оба супруга обретут свое счастье… А если у них при этом будут общие интересы, то большей радости в жизни и придумать нельзя.
— О
— Этого ты не можешь, поэтому и не пытайся, — быстро ответила ей кузина. — С твоей стороны это был бы неверный шаг на пути моего спасения. — Она усмехнулась. — Я очень хорошо понимаю, что действую безрассудно, и тем не менее я намерена выйти замуж за маркиза Райда — тогда я стану самой удачливой женщиной в высшем обществе, и мне будут завидовать больше, чем кому бы то ни было! У маркиза есть все, и, в конце концов, он очень красив, и, как сказала бы наша старая Сара, он «сильно представительный»!
Орелия улыбнулась: да, старая Сара выразилась бы именно так — и вдруг почувствовала странную боль в сердце: а как же тот одинокий мальчик, у которого в детстве не было ни одной такой Сары? Став взрослым мужчиной и собираясь жениться, что он найдет в своем браке? Какое воздаяние — за годы, прожитые без любви?
Глава 5
Рука об руку Орелия и Кэролайн спускались по большой парадной лестнице. Кэролайн оживленно рассказывала о приеме, на котором побывала накануне вечером. Кузины уже почти сошли вниз, когда заметили, что их ожидает маркиз, вернувшийся с верховой прогулки, и Орелия почувствовала, как краснеет при воспоминании о прошлой ночи, а Кэролайн сбежала к нему со словами:
— Доброе утро, милорд! Надеюсь, вы не забыли, что обещали покатать меня в парке нынешним утром?
— Да, я вспомнил об этом и только что приказал подать фаэтон. Мы поедем с открытым верхом, чтобы все могли насладиться созерцанием вашего нового капора со всеми его авантажными достоинствами.
— Только созерцанием капора? — кокетливо уточнила Кэролайн. — Стыдись, Дариус, твой комплимент не слишком-то исполнен восторга! И это не комплимент, скорее насмешка…
В эту минуту к Орелии подошел дворецкий. В руках он держал серебряный поднос с небольшим пакетом на нем:
— Вот это только что доставили для вас, мисс, с посыльным.
Орелия в недоумении протянула руку к подносу, а Кэролайн оживилась:
— Пакет? На твое имя, Орелия? Что же там? Наверное, кто-то из твоих безнадежно влюбленных поклонников посылает тебе подарок! — Она коротко посмеялась, но никто не поддержал ее шутки. — Пакет, конечно, слишком большой для какого-нибудь драгоценного камня, а, как известно, самые лучшие подарки — самые маленькие, — и Кэролайн рассмеялась громче, словно призывала присоединиться к ней, но ответного смеха снова не прозвучало.
— Сейчас я это узнаю… — поспешно пробормотала Орелия, — наверное, ты права… У тебя верный глаз… — И, взяв с подноса пакет и не сказав более ни слова, она стала молча подниматься по лестнице. Кэролайн посмотрела ей вслед, но махнула рукой: ничего не значащие пустяки, надо просто забыть об этом и не придавать никакого значения…
И в этот момент в холл вошла герцогиня:
— Доброе утро, Кэролайн. Дариус — еще много раз тебе отпраздновать: я только что вспомнила, что сегодня твой день рождения.