Скверный сон
Шрифт:
Поехали. В ресторанчике уселись под простым полотняным навесом, по соседству с ржавыми старинными пушками. Заказали устриц, икры, сёмги и какое-то кушанье, которое очень рекомендовал метрдотель как национальное блюдо монегасков. Исакович заправил за вырез жилета салфетку, -- и к икре потребовал русской водки.
– - Всякие эти игристые -- само по себе! А сначала необходимо заложить фундамент.
С адвокатом это случалось: крутится, работает, хлопочет, едва успевает на ходу пообедать, а потом вдруг решит встряхнуться и кончит тем, что напьётся до положения риз. На
– - Чёрт с ним, пусть напивается!
– - равнодушно думал Поповицкий.
– - Когда надоест -- брошу его где-нибудь, как свинью, и только. Нянчиться не буду, во всяком случае...
После посещения казино надвинулась на него какая-то мёртвая апатия. И одна только мысль держалась неотвязно: ещё каких-нибудь пять дней -- и конец. Да и сейчас уже -- не настоящая жизнь, а только так себе, агония. Точно так же живёт ещё немножко и рыба, выброшенная на берег.
Закуска была свежая, вкусная, а рюмка водки (от второй и третьей Поповицкий решительно отказался) разбудила
аппетит. Пусть -- кончено, а пока, всё-таки, можно недурно провести время. Сегодня даже можно не беспокоиться заранее в ожидании неприятного момента уплаты по счёту: адвокат спрыскивает свой выигрыш и, стало быть, угощает.
Когда дошла очередь до весело искрящегося вина, Поповицкий тоже не шёл вровень со своим собутыльником, а всё отставал, и чем дальше, тем больше. К опьянению он не привык, не любил самого себя пьяным, да и желудок плохо переносил вино: сейчас же начинались спазмы и боли. Адвокат сначала ворчал и угощал чуть ли не насильно, а потом примирился и только иронизировал:
– - Эх вы, -- а ещё, можно сказать, молодой человек! Не понимаете высшего наслаждения, доступного человеку!
– - Какое тут наслаждение -- быть пьяным?
– - довольно грубо огрызнулся Поповицкий.
– - По-моему -- просто скотство.
– - Вот именно, дорогой вы мой! В этом и заключается истинное наслаждение: некоторое время чувствовать себя скотом. Человек -- всегда несчастен, и одному только скоту свойственно благополучие.
И, поманив пальцем гарсона, заказал ещё одну бутылку. Поповицкий больше не протестовал: сидеть здесь было всё-таки лучше, чем задыхаться в игорном зале. День был солнечный и тихий, и так густо синело море. Можно было спокойно сидеть и думать, потому что адвокат развлекался вполне самостоятельно. Думы-то, впрочем, были всё одни и те же, досадно безысходные. И всё определённее вырисовывалось только одно: совсем не так просто умереть, как казалось недавно на площадке над пропастью. Не так просто и не так уже хочется. Да и нужно ли?
Вот, если предположить, например, что наследство, заграница, проигрыш, -- всё это был только сон, скверный сон, который нужно отогнать от себя подальше, а затем вернуться к прежней, обыденной жизни. Заработок найти не трудно. С удовольствием примут, хотя бы и на прежнюю службу.
Конечно -- примут. Но для этого нужно, всё-таки, добраться домой, прожить месяц-другой, потратиться.
С нескрываемой ненавистью посмотрел на Исааковича, который, зажмурив глаза, маленькими глазами тянул шампанское. На адвокатском животе вспух жилетный карман, и из этого кармана торчит уголок стофранкового билета. Сколько у него таких билетов? Перед отъездом в Монте-Карло адвокат сам сказал, что ассигнует на рулетку тысячу франков и, следовательно, взял с собою, во всяком случае, не меньше этой тысячи. А игрою по крайней мере утроил её. Вот уже и деньги, небольшие, но хорошие деньги, -- и всю сумму этот Исакович может сегодня растратить. А на завтра даже и не вспомнить. В похмельном состоянии память у него вообще совсем плохая.
"Огреть бы тебя хорошенько палкой по жирному затылку... благополучная скотина!"
Встав из-под стола, адвокат уже слегка покачивался и раза четыре подряд уронил палку.
– - Вот, чтоб её... Пойдёмте гулять, несчастный молодой человек... Проветримся!
Монако -- город небольшой. Сколько ни кружи, а всё выйдешь к одному и тому же месту. Так и сегодня, побродив немножко по парку, вышли к площадке над пропастью. Адвокат полюбовался видом, шумно выразил свой восторг и плюхнулся на скамейку.
– - Баста! Теперь и передохнуть можно. А потом -- домой. То есть не домой, а вообще -- в Ниццу! Здешние рестораны мне не нравятся. Будем с вами сегодня ужинать в истинно-русском стиле. Ручаюсь! Бог с ней, с женой! Пусть одна сухарики грызёт у себя в отеле за табльдотом...
При воспоминании о Нелли, в душе Поповицкого рядом с злобной завистью закипела ревность. Если уже всё погибло, всё кончилось, как кошмарный сон, так хотя бы в этом-то нужно себя вознаградить -- и отомстить. И вот -- самая главная причина, почему нельзя быть откровенным, почему нельзя признаться в беде.
Поповицкий мысленно подчёркивал, крепко стиснув зубы: решено. Остающиеся дни он посвятит окончательной победе над Нелли. А там -- будет видно. Пожалуй, даже и умереть можно. Но лучше не умирать.
Адвокат сложил на животе коротенькие ручки, свесил голову на сторону, задремал. На мгновение в голове Поповицкого зародился план коварный и жестокий: дать адвокату уснуть покрепче, опустошить все его карманы, а потом подтащить его к самому краю обрыва и столкнуть вниз. Объяснение простое: был пьян и свалился.
Нет, так не годится. Слишком хлопотливо и, главное, рискованно. Это наплевать, что коварно и жестоко. В подобном положении люди не разбирают. А вот именно -- рискованно. Поповицкий наморщил лоб, усиленно соображая. И вдруг расплылся торжествующей улыбкой.
Одним ударом -- двух зайцев. Умно, быстро -- и без всякого риска.
Торопливо разбудил адвоката, опасаясь, как бы тот не протрезвел после слишком крепкой дремоты. И принялся горячо убеждать его немедленно поехать в Ниццу.
– - Скучно здесь... А мне, знаете, что-то и самому захотелось закрутить немного... Мне ведь тоже следует встряхнуться! Едемте...