Скворец №17 (рассказы)
Шрифт:
…В тот же день Таню навещает доктор. Он говорит, что у девочки шок и ей нужен покой. Он делает ей перевязку — аккуратную такую, по самые брови, шапочку на голове.
— Слыхал, что сказал доктор? Покой! А какой ей тут покой, в гостинице? Разве ей будет покой? Ладно, я за ней сама посмотрю.
Это тетушка Айгерим, гостиничный администратор. Она ругает за что-то отца, даже кричит на него, а к вечеру забирает девочку к себе, в свой флигелек, который находится в гостиничном дворе, за оградой, обсаженной густой акацией.
Таня всю ночь бредит,
А в гостинице всю ночь не спит отец. Он выходит на крыльцо, курит, бродит по двору, поглядывая на окошко во флигеле, и, когда в нем зажигается свет, стоит не дыша за акацией. Отходит, когда свет гаснет.
Наутро Таня чувствует себя лучше, и Айгерим, грузная Айгерим, то и дело бегает из гостиницы во флигелек, возится па кухне: готовит разные вкусные блюда, потому что, слава богу, есть кого кормить. Илья сидит на диване, сложив руки на коленях, смотрит па дочку. Она лежит на широкой хозяйкиной постели в стеклянном фонарике, отгороженном от гостиной старой, выцветшей занавеской.
— Что, делать тебе нечего? — ворчит на него Айгерим. — Иди по своим делам, мы без помощников обойдемся…
Илья виновато улыбается — заботы на чужих людей свалил, покряхтывает для порядка, приносит воды (хоть какая-то помощь) и уезжает в район.
Вот уже с неделю он ездит по окрестным поселкам, ищет работу и дом для покупки. Он и механик, и слесарь, и шофер — в общем, мастер на все руки, да только не находит пока того, что хочется: то работа есть, зато дом не по цене, то дом подходящий, но работы по специальности нет.
Приезжает он расстроенный, заходит во флигель. Таня все лежит в постели, по не скучает: раскатывает на дощечке тесто, помогает Айгерим готовить на завтра обед.
— Ну, как вы тут? — спрашивает он.
— За нас не волнуйся, мы всегда себе дело найдем.
Илья усмехается, курит, толкует о том о сем и уходит к себе в гостиницу. Айгерим не тяготит её новая забота, с девочкой она отдыхает. Любит опа влезать в жизнь временных постояльцев. Кому постирает, кого-то выручает хлебом или чаем, а кому даст добрый совет, да вот беда: привяжется к человеку, а его и нет — уедет. Много их носится по стране, нигде не задерживается летучий народ, а тут ей бог послал прочных постояльцев, да и полюбила она девчонку.
В следующий раз возвращается Илья дня через три, заходит во флигелек и засиживается допоздна. Таня почти выздоровела, дома её нет.
— Бегает где-то. Что ты все в окошко смотришь? — ворчит Айгерим. — У тебя свои дела, у неё — свои…
А Илья не может успокоиться. Про змей там разных, про скорпионов расспрашивает: не водятся ли, дескать, в здешних местах?
— Что тебе здесь, зверинец какой? — возмущается Айгерим. — Мало ли что где водится! Из за этого девчонке бегать нельзя? В горах у нас волки есть, так что из этого?
Илья
— Вторая она у меня. Первая-то с сыном в войну под бомбежку попала. А эта вышла за меня замуж совсем девчонкой. Думал, куда я ей, старый пень, а вышло видишь как: сам её похоронил. — И, оглядевшись, словно Таня могла быть поблизости и слышать его, добавляет тихо: — Дочка, видать, в мать уродилась — слабая. Витаминов нет в организме. А какие витамины па Севере? Вот и решили сюда податься.
Таня пришла в полночь, пластырь на лбу красуется, да ещё стоит, негодная, в дверях, аукает кому-то, а ей в ответ тоже кто-то аукает. Замечает отца и, не очень смущаясь, раздевается, хватает яблоко со стола и прыгает в постель. Видно, много ей Айгерим позволяет, большую волю дает. Илья хочет дочку отчитать, да неловко при хозяйке.
В следующий раз он опять возвращается из района ни с чем. Только и успокаивается, увидев Таню в постели. Лицо её покрыто теплым загаром, она поправилась, глаза живо поблескивают — видно, хорошо ей здесь.
Илья долго отказывается от предложения Айгерим поужинать, но все же садится. Ест много и конфузится. Айгерим словно и не замечает его жадности в еде, все подкладывает. Поев, Илья закуривает и начинает бередить себя печальными разговорами. Время идет к сентябрю, надо записывать дочку в школу, а они все ещё как на вокзале. И не легче от того, что в гостинице немало таких же искателей счастья, как и он, — переселенцев, сезонников, приехавших из разных концов страны.
— Дернул нечистый счастья у вас тут искать, — вздыхает он. — А где оно есть? Где оно есть, это счастье, я тебя спрашиваю?
Таня спит в своем фонарике, а он все рассказывает о своих странствиях, о войне, унесшей первую его семью, о коротком счастье с Марусей. Она, Маруся, словно бы чуяла, что недолго проживет: когда в больнице лежала, просила его, как умрет, отвезти дочку к теплу. И вот они приехали, а толку что?
— Мотаюсь по свету, словно воздушный шарик. Куда его унесет?
Айгерим сочувственно качает головой, удивляясь сложным его переживаниям, и не перестает все время чего-то делать: со стола убирает, посуду моет, потом сверяет какие-то счета, а закончив с бумагами, начинает распускать старую кофту.
Илья сидит и не торопится уходить, потому что жизнь у него большая и надо о ней кому-то рассказать.
— Ты, Илья, иди-ка лучше спать, — говорит наконец Айгерим и зевает, — Утро вечера мудреное. При Тане не рассказывай о своем горе. Зачем ребенку знать? У тебя своя жизнь, у неё — своя. Много девочке надо? Покушать и погулять. А учеба начинается — в школу пойдет. Слава богу, у нас школа тоже есть. Иди, иди-ка лучше спать…
Он уже был у двери, когда она сказала:
— Посмотришь завтра самовар у меня. Ребята приходили, просили утиль, а я прогнала — жалко отдавать…