Скворец №17 (рассказы)
Шрифт:
Вообще говоря, факт появления солдата в детском доме был трудно объясним. Неужели он собирался наниматься воспитателем? Это было мало вероятно, потому что воспитателями работали в основном девчонки, которые готовились в институт, а также бившие учительницы, которых домашнеё хозяйство интересовало больше, чем спорт. Разве настоящий спортсмен пойдет в детский дом? Вопрос этот волновал не только ребят, забивших кабинет, но и тех, кто стоял под окнами и глазел на загадочного пришельца, а также малышей в прихожей, которым не удалось пробиться в кабинет, и среди них — пятилетнюю Иринку из малышовой группы.
— Зачем трубит горн? — спросил Сорокин, вскинув глаза на ребят.
— На обед, — сказали ребята.
— Так чего же вы толпитесь тут, а не летите в столовую? Может, у вас сегодня разгрузочный день?
Ребята заулыбались, ожидая веселого продолжения, и никто, понятно, не шелохнулся.
— Вот полюбуйтесь на эти нахальные рожи, Олег Семенович, и вы пожалеете, что вас занесло к нам узнавать насчет работы…
Значит, и вправду солдат приехал сюда не случайно. Вся прихожая стала пробиваться в кабинет, в окне плющились носы и щеки, а у стола директора возникла давка. Солдат вытирал платочком взмокшую шею и моргал от растерянности — на него ещё в жизни никто так, наверно, не пялил глаза.
— Ну, давайте, братва, выгребайтесь отсюда, обед уже стынет, — сказал Григорий Александрович, и было в его голосе что-то такое, что предвещало вспышку, и это ребята хорошо уловили и стали выгребаться из кабинета, задерживаясь в прихожей, чтобы погладить серебристые палки с резиновыми рукоятками и легкие лыжи солдата Олега Семеновича. Однако ребята в прихожей, и среди них пятилетняя Иринка из малышовой группы, не совсем правильно поняли движение и стали настойчиво лезть в кабинет.
— А ну — геть! — крикнул Григорий Александрович, сделав страшные глаза, и поднял графин над головой.
Конечно, он шутил и никого не собирался бить графином, но все же, гогоча и опрокидывая друг друга, ребята кинулись из кабинета. Поднялся веселый шквал, и этим шквалом вынесло всех не только из кабинета и прихожей, но и выдуло из-под окон, а вот Иринку непонятным образом отбросило за шкаф, в тесный угол, заставленный транспарантами, флагами и барабанами. И так стремительно было бегство, что Иринка не успела собраться с духом, чтобы со всеми побежать на обед, а когда пришла в себя, было уже поздно — в кабинете уже никого не оставалось, кроме Григория Александровича и солдата Олега Семеновича. Что же ей было делать? Выйти из угла и оказаться перед взрослыми — значит, навести на подозрение, что она специально пряталась там, чтобы шпионить. Тогда она решила, что лучше остаться в углу, затаиться мышкой и уже без опаски рассмотреть солдата Олега Семеновича, а заодно послушать, о чем станут говорить взрослые.
Однако, оставшись наедине, взрослые почему-то ни о чем не стали говорить, а подозрительно запыхтели. Григорий Александрович мычал и бормотал какие-то непонятные слова.
— Ну и даешь! Без разведки прямо в бой? Эх, молодо-зелено! Сразу набок — вон чего захотел! Ну, шалишь, мальчик, шалишь! Уф!
И вдруг замолчал, продолжая пыхтеть. Иринка не видела взрослых из-за бархатного знамени, и ей показалось странным, что за все то время, что Григорий Александрович кряхтел, произнося разные слова, солдат Олег Семенович не произнес ни слова.
Иринке
Иринка сразу успокоилась и прислонилась к транспаранту. Транспарант отклонился и произвел грохот, и грохот этот продолжался до тех пор, пока она приставляла транспарант на старое место. Взрослые замерли в схватке и, наверно, совсем не слышали шума. Тогда она совсем осмелела и высунула голову из-под знамени, чтобы получше рассмотреть, чья же рука ближе прижата к столу, как вдруг Григорий Александрович выскочил из-за стола и хлопнул солдата по плечу. Причем нос его побелел — это Иринка заметила.
— Молодец, ну! Да ты, брат, гири, наверно, таскаешь по утрам? Не рука — станок! Мне ещё никто так долго не сопротивлялся, а ты выдержал целых пятнадцать минут. Терпел и молчал. И не сдавался. Уф!
— Вы тоже сильный, — сказал солдат Олег Семенович. — Даром, что старый, а упрямый, как конь. У вас теперь рука долго болеть будет. Знал бы, что вы так будете силиться, я бы сразу сдался. Разве можно так? Вы же старый человек, а я был первый штангист в полку. Может, вам водички выпить? Вы садитесь…
Григорий Александрович сел, выпил два глотка, закрыл глаза и посидел молча с закрытыми глазами, пока его нос с горбинкой снова не стал смуглым.
— Ты мне, Олег Семенович, мозги не крути — первый штангист в полку! А кто я, по-твоему? Я в войну был первый жимист в танковой дивизии, не было жимистей, чем я! Я сваливал руку самому генералу Артамонову, а уж его никто не валил во всей танковой армии… А ты мне — первая штанга в полку! Я, брат, гусеницу с танка снимал вот этой рукой, а ты мне — первая штанга в полку!
Иринка подумала, что солдат зря старался — все равно Григорий Александрович пережмет его. Если он самого генерала сваливал, то простого солдата обязательно свалит.
Пока Иринка подводила итог поединка, над столом опять склонились две головы: черно-белая директора и с короткой светлой челочкой голова солдата. Теперь они что-то рассматривали, но что именно, сквозь щелку не было видно.
Иринка встала на барабан, чтобы увидеть, что они рассматривают, но барабан выскользнул из-под ног. Иринка успела закрыть уши, чтобы не слышать грома, а когда гром утих, в носу стало щекотно и захотелось чихнуть, но она сдержалась, открыла глаза и увидела в щелку, что Григорий Александрович держит в руке пистолет с маленькой черной дырочкой и целится прямо в нее.
Не успела Иринка спрятаться, как пистолет выстрелил. Грохнуло так, что треснули стекла, обрушились стены и упал потолок. Выстрел попал Иринке прямо в сердце. Она, как стояла, так сразу и умерла. её больше не стало на свете, потому что она себя больше не видела и не слышала. Но минуту спустя ей стало опять нестерпимо щекотно в носу, и она, как ни старалась, не выдержала и чихнула. И поняла, что умерла ещё не совсем до конца, что она ещё немножечко жива, потому что вдруг услышала громкие голоса, сперва неясные, а потом все болеё отчетливые.