Сквозь огненные штормы
Шрифт:
– Смогу ли?
– Постарайся.
Я с радостью и, конечно же, с большим волнением взялся за подготовку доклада, даже не подозревая, как много будет значить в моей жизни геология, что она и станет моей второй любовью. Верность, которой я пронесу сквозь тысячи штормовых военных и невоенных морских милей, а на старости лет все мои дни и даже ночи будут заполнены ею, геологией…
А в школе все шло, как говорится, по расписанию. Занятия. Общественная работа. И дружба.
И вот что интересно. Уже не годы, а десятилетия прошли от тех школьных лет, а вот дружба первая, юношеская живет и сегодня. С одноклассниками (кто остался в
Я чаще всего двух. Анастасию Владимировну и Пелагею Ивановну. Анастасия Владимировна, я тогда считал, прямо-таки замучила нас Пушкиным, поэзию которого она боготворила. Честно скажу, что ее отношение к поэту мы не разделяли. И в первую очередь потому, что, как нам казалось, он был далек от нашей эпохи, от наших пролетарских задач. Но учитель вправе требовать, чтобы его предмет изучали. Вот Анастасия Владимировна и требовала, чтобы мы знали наизусть двадцать стихотворений Пушкина. Среди них - «Деревню». А стихи-то по размеру - длинные. Я и схитрил. Думаю, выучу половину, если вызовет, не будет же до конца такое длиннющее стихотворение слушать. Так и сделал. И точно - вызвала. Начал я бойко. Анастасия Владимировна даже глаза закрыла - слушает, блаженствует. «Неужели не остановит», - мелькнула тревожная мысль. Остановился сам - на том месте, до которого [254] выучил. Стою, молчу. Анастасия Владимировна, не открывая глаз, полушепотом мне:
– Читайте, читайте, Георгий, очень хорошо!… Молчу.
– В чем дело, Рогачевский?
– открыла глаза Анастасия Владимировна.
– Дальше не знаю.
– Как?!
– Не учил.
– Не учил?! Двойка вам, Рогачевский! А я возьми да и скажи в ответ:
– Носитесь со своим Пушкиным, как с писаной торбой!
Анастасия Владимировна никак не ожидала такого. Расплакалась и вышла из класса.
После уроков - собрание. Кончилось все тем, что мне пришлось извиниться перед Анастасией Владимировной. А, значит, и перед Пушкиным.
Я думал, учительница затаит на меня обиду. Но, нет. Более того, по ее отношению ко мне я понял, что она даже довольна. Да и учить литературу я стал прилежнее.
Много лет спустя после войны в Глуховском педагогическом институте был вечер встречи. Выступала здесь и Анастасия Владимировна - совсем уже глубокая старушка - и представила меня так: «Мой лучший ученик». Эти слова для меня были приятнее командирской похвалы.
А вторая учительница, Пелагея Ивановна, преподавала математику. Мой любимый предмет, но, как я считал тогда, не давала мне учительница жизни. Станет у парты и весь урок смотрит, что и как я делаю.
– Ну, Рогачевский опять вылез через окно, хотя и знал, где дверь надо открывать.
Это означало, что я решил задачу окольными путями. Своеобразный турнир с Пелагеей Ивановной так меня натренировал, что на конкурсах я успевал решать задачи двумя и тремя способами. И это все заслуга моего терпеливого и настойчивого преподавателя. Всю жизнь благодарил я ей за науку.
А выпускной вечер все ближе и ближе.
– Куда же ты подашься-то?
– первой поинтересовалась мать.
– Может, здесь останешься? [255]
– В Москву поеду.
– За песнями, что ли?
– Не за песнями, а за профессией.
– А может, здесь, а? В Глухове? Пединститут
– Из меня учитель, как из камня подушка, - буркнул я.
– Так оно и будет: камень вместо подушки, - ответила мать, догадываясь, куда и зачем я собираюсь податься в столицу.
– Будешь мыкаться по белу свету. Места не согреешь. Всю жизнь загубишь…
– Вам так: в небе для меня тесно - еще разобьюсь, а на земле - слишком просторно, гляди, затеряюсь, - намекнул я матери на то, как отбила она меня от летного дела.
– Мне-то надо определяться - не в небе, так на земле.
– Да, надо… В Москве, может, и полегче. Если что, тетя Юля там… Да вот мы тебе не помощники, - сокрушалась мать.
– Учиться-то ведь не просто. И одеться надо, и поесть. А чем мы поможем?
– Да что я один такой?!
– остановил я мать, видя, что у нее и слезы вот-вот закапают.
На том и завершился наш семейный совет. Вскоре уже был в Москве - у тети Юли.
– Ну и куда?
– спросила первым делом тетя Юля, разбирая небогатые глуховские гостинцы.
– Дай-ка аттестат.
– В горный институт. На инженера, на геолога учиться думаю…
– На инженера можно. У тебя по нужным предметам одни пятерки. Но этот самый горный нам не подходит!
– Почему?
– Хочешь инженером? Пожалуйста! Тебя выучат. Государство выучит - не мы с матерью. Мы не осилим… Я уж тут тобой занималась. В общем, завтра поведу тебя в военкомат. Ничего, ничего, - махнула на меня рукой, заметив, что я собираюсь ей возразить.
– Если зрячий - увидишь, если умный - поймешь…
И вот я во Фрунзенском районном военном комиссариате города Москвы. При мне документы и заявление с просьбой направить для поступления в инженерное военное училище.
Снова медицинская комиссия. Суровый на вид военный мне говорит:
– Будете служить на флоте. [256]
– Как?!
– Вы направляетесь в Севастополь, в военно-морское учебное заведение.
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
Есть такая песня. А я вот, можно сказать, точно уходил в море. Еще не ведая того, что надо мной берет власть самая главная любовь моей жизни, флотская любовь, которой отдал 38 лет.
Испытание характера и чувств
– Ну что, берем якоря и отдаем швартовы?
– с напускной важностью обратился ко мне на вокзале мой первый морской начальник Коля Редин.
– Не знаю, что брать и кому что отдавать, но надо лезть в вагон, может, еще успеем отвоевать местечко, где и вздремнуть можно будет, - по-крестьянски рассудительно ответил я ему и добавил: - Путь-то неблизкий…
А предстояла длинная дорога от Москвы до Севастополя. Ехали мы поступать в военно-морское артиллерийское училище имени Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины. Было в то время такое. Заканчивали же учебу в другом, совсем видоизмененном. Николай Редин, по моим понятиям, стоящий моряк. Почему? Да потому хотя бы, что уже твердо готов им стать. Ведь до этого он был студентом второго курса одного из гражданских вузов Москвы, но от всего отказался и решил стать флотским командиром. Я же пока еще хуже юнги - совершенно не представляю, что такое морская служба.