Сквозь тернии
Шрифт:
Я оторвался от рукописи и взглянул на Джона, стараясь понять все эти длинные слова, которые для меня ничего не значили.
— Понимаешь ли ты, что Малькольм говорит тебе, мальчик? Он говорит: неважно, насколько ты ненавидишь женщин, все равно властвовать над ними — наслаждение, но дорогой ценой, мальчик, очень дорогой ценой оно покупается. К сожалению, Бог наделил человека греховными желаниями, и ты должен подавлять их, когда будешь взрослеть. Затверди в уме и никогда не забывай: женщины будут причиной твоей погибели. Я знаю это. Они погубили меня; они держали меня,
Я встал и ушел: я устал от Джона Эмоса и его слов. Я шел к своей бабушке, которая любила меня больше, чем любит Бог. Больше, чем кто-нибудь на Земле. Она любила меня такого, каким я был. Она так меня любила, что даже сочинила, будто она настоящая моя бабушка, хотя я знал, что этого просто не может быть.
Суббота — лучший день недели. Папа оставался дома, и мама была счастлива. Мама наняла тупую домработницу, чтобы та помогала ей, потому что у нее теперь было столько дел, чтобы прихорашивать и наряжать Синди. Будто кому-то интересно, как та выглядит. Джори в субботу ездил в балетную школу, чтобы увидеться со своей дурочкой-подружкой. Днем он приедет и разрушит все мои планы. А у меня было много планов. Повидать Эппла. Посидеть на коленях у бабушки, и чтобы она попела мне свои чудесные песни. Утро обычно проходило незаметно во всех этих делах.
Джон Эмос каждый день рассказывал мне, как стать таким, как Малькольм. И я чувствовал себя все взрослее и сильнее.
В это утро Синди купили новый пластиковый плавательный бассейн. Старый для нее был недостаточно хорош. Мерзкая девчонка! Ей покупали все; новое, даже новый красно-белый купальный костюм, с мерзкими красными ленточками на плечах. А как она кокетливо пыталась стянуть его с себя обратно!
Джори вскочил и побежал в дом за камерой, чтобы запечатлеть это. Щелк! Он передал камеру маме:
— Сними меня с Синди, — попросил он.
Конечно, она счастлива, чти он попросил ее, ведь он будет на фотографии вместе с Синди, Они даже не спросили меня, хочу ли я сняться с ними. Слишком часто, видно, я набычивался, высовывал язык, кривил презрительно лицо. Все уверены, что Барт способен все испортить.
Проклятые кусты исцарапали мне руки, ноги. С кустов на меня сыпались насекомые. Проклятые клопы! Я давил их, шлепал по телу, пробираясь сквозь кусты, пока эта слюнявая девчонка радовалась, плескаясь в бассейне.
Когда они попытаются увезти меня из Диснейленда на восток, я убегу, поймаю машину и вернусь домой, чтобы ухаживать за Эпплом. Так бы сделал Малькольм. Мертвецам все равно. Они не обидятся, если я не положу цветов на могилу. А мерзкая бабушка Джори будет даже рада, что меня нет.
Я подбежал к дереву, залез на стену, спустился, а потом подошел к будке Эппла, который рос каждый день и становился все больше. Я бросил ему печенье, и оно вмиг исчезло. Эппл прыгнул на меня, и я упал.
— А теперь съешь эту морковку — вместо чистки зубов!
Эппл понюхал морковку. Завилял хвостом. Подпрыгнул и выбил морковку из моих рук. До сих пор так и не научился играть в лошадиные игры.
Я запряг Эппла в новую тележку для пони,
— Н-но! — кричал я. — Смелее, поймаем этих ворюг! Беги вперед, мой верный конь, нам надо успеть до захода солнца!
Я заметил тень, мелькнувшую среди холмов. Быстро повернулся и выстрелил! Так и есть: индеец! Сниму скальп! Индейцы преследовали нас, пока мы не оставили их далеко позади. Холмы сменились знойной пустыней. Мучимые жаждой, мы искали оазис. А увидели мираж.
Вот она, женщина из миража. В развевающихся черных одеждах, она шла поприветствовать нас возле своего жилья…
— Воды… — простонал я. — Чистой, холодной воды…
Я растянулся в шезлонге и протянул с наслаждением свои длинные и худые запыленные ноги… Высыпал песок из обуви.
— Пива, — приказал я салунной девушке.
Она быстро принесла мне холодное-прехолодное коричневое, пенящееся пиво… Оно обожгло мне живот, как крапива, и я подмигнул девушке:
— Какая красотка! Что ты делаешь в таком тухлом месте?
— Я местная. Разве не помнишь, старина Сэм? — Она опустила глаза и повела ресницами. — Но когда приходят трудные времена, леди берется за любую работу.
Она подыгрывает мне! Какая чудесная у меня бабушка! У меня никогда еще не было товарища по играм.
Я дружески улыбнулся ей:
— Поставь в стойло Эппла. Смотри, чтобы он не умер, я им дорожу.
— Милый, это уже нехорошо для игры. Нездорово для тебя так часто говорить о смерти. Пойди-ка лучше ко мне — я спою тебе.
Как хорошо! Я люблю, чтобы меня укачивали, как ребенка. Я свернулся на ее коленях, положил голову ей на грудь, и слушал ее песни. Она качалась в своем кресле, и я все больше впадал в забытье. Я повернул лицо так, чтобы рассмотреть под вуалью ее черты. Неужели я полюблю ее больше мамы? Я подглядел, что волосы бабушки под вуалью совсем серебрянные, только иногда просвечивают золотые пряди.
Не хочу, чтобы мама старела, и ее волосы стали бы седыми. Она каждый день оставляет меня ради этой Синди, забывает про меня из-за своих дел. Отчего Синди появилась у нас и испортила мне всю жизнь?
— Пой еще, пожалуйста, — прошептал я, когда она окончила. — Ты любишь меня больше, чем мадам Мариша любит своего Джори?
Если только она скажет: да, много, много больше, — я не знаю, что сделаю для нее.
— А бабушка Джори очень любит его?
Мне показалось, в ее голосе была ревность. Меня охватило бешенство. Она заметила это и начала целовать меня. Поцелуи были сухими из-за этой вуали.
— Ба, мне надо тебе что-то рассказать.
— Хорошо. Только не забывай правильно произносить "р". Рассказывай мне все, я всю свою жизнь стану тебя слушать. — Она отвела рукой волосы у меня со лба и постаралась пригладить их. Не смогла.
— За два дня до моего дня рождения мы поедем в Диснейленд. Там мы будем неделю, потом полетим туда, где у нас много могил. Будем посещать кладбища, покупать цветы, класть их на солнце, где они сразу же умрут.
Ненавижу кладбища. Ненавижу бабушку Джори, которая меня не любит, «потому что не рожден для танца».