Слабая, сильная, твоя…
Шрифт:
— Ну, в общем, — да.
Вот и дошутился! Я плюхнула пустой бокал на столик и вцепилась мужу в волосы. Он заливался смехом, щекотал меня за бока, потом легко, будто я трехлетний ребенок, уложил меня на пол. Я отпустила его волосы. Мне тоже стало смешно, легко. Он таки довел меня до рукоприкладства! Может, я и впрямь не мазохистка, а форменная садистка? Бросаюсь на мужчин с хлыстом и кулаками! Что сказала бы моя мама?
Мир стоял надо мной на четвереньках, крепко держа за плечи своими железными руками и сжимая коленями бедра. Отсмеявшись, мы смотрели друг на друга. Совсем немного времени назад такие взгляды заканчивались бурными поцелуями и жарким сексом. И первой всегда начинала
— Между прочим, среди приятелей Дюваля есть мой знакомый. Он рассказал мне, что у этого… извращенца появилась фантастическая женщина. Она просто потрясающая, так сам Дюваль сказал, и он с ней три раза кончил. Это про тебя?
— Со мной он только один раз… — засомневалась я. — Во всяком случае, я так поняла. Нет, вряд ли это я! — Мне уже было немного не по себе от этого разговора, но циничный Мир продолжал:
— Скорее всего ты! Он, то есть этот… Дюваль признался, что первый раз кончил, когда только увидел тебя с черными волосами в кожаных штанах, второй раз — когда ты отстегала его, а третий — когда спокойно ушла и слова не сказала. Я тоже не подумал сначала, что речь о тебе, но вот черные волосы, вот кожаные штаны. Знаешь, ты полна сюрпризов!
Я молчала. Мне уже было холодно, и плечи, прижатые к полу, затекли.
— Знаешь, что я вижу? — тихим голосом, когда-то сводившим меня с ума, спросил самый лучший мужчина в мире. И сам себе ответил: — Я вижу женщину, которой очень благодарен и которую хочу сделать счастливой.
Я поняла, что это и есть признание в любви. Мир не знает слово «люблю», но того, что он уже сказал, вполне достаточно. Пришел мой час, а мне вроде как скучно. Странное я создание: умирала от любви, ждала ее, а теперь, когда все случилось, — равнодушна. Мир ждал ответа, но я просто высвободилась из его рук, поднялась и пошла к двери. Все же надо поставить букет в воду.
Глава 29
И снова дни пошли за днями. После того разговора в гостиной мои отношения с Миром перешли совсем в иную плоскость. Нет, это неправильное определение. Точнее сказать, наши отношения сошли на нет. Я продолжала жить в свое удовольствие: отдыхала, посещала косметические салоны, бассейны с морской водой, массажистов, редких подруг из русских, обосновавшихся по той или иной причине в Париже. Большинство из них проводили время так же, как и я, в праздности и безделье, а их мужья, русские или французы, работали день напролет. Почти все дамы заработали свое нынешнее благополучие, что называется, одним местом. Никогда не поверю, что можно влюбиться в жирного старого мужика, воспитанного при коммунистах по стандарту «лучший парень на деревне», но зато имеющего денежки и живущего теперь во Франции. Милые жены таких субъектов знали о тряпках и отдыхе все. Теперь я тоже стремилась слиться с общей массой таких дамочек. Быть просто женщиной, чего еще желать? Почти у всех моих новых подружек были любовники. В основном тоже из русских, только попроще. Они были шоферами, официантами, еще кем-то. Особенным спросом пользовались бывшие спортсмены, теперь обретающиеся в дорогих тренажерных залах.
Я смотрела на эту жизнь, почти участвовала в ней, мне все нравилось, но часто с тоской вспоминала те, первые годы в Париже, когда видела город только из окна автомобиля по дороге в офис и из офиса. То время, когда Мир был моим божеством, когда самая рутинная работа в фирме была увлекательнейшим занятием, когда я не знала бутиков, салонов, бистро, потому что рано утром уезжала
Я часто звонила домой, маме, узнавая последние новости. Элла родила дочку, мама моего первого мужа умерла. Нас не известили об этом, может, и правильно. Мы принесли ей только горе. Бабушка становилась все здоровее и все лучше и лучше разбиралась в жизни. Она по-прежнему поливала меня грязью, будто мысль о внучке — убийце и проститутке — делала ее жизнь, все прожитые годы особенно осмысленными. Мне всегда казалось, что понять и простить своих детей — вот главное, что может сделать человек в своей жизни. Но как я могу судить об этом после всего, что случилось, и к тому же у меня нет детей.
Первое время Мир искал причины происходящих со мной перемен. Однажды утром, во время завтрака, он сказал:
— Знаешь, я понимаю, что тебе одиноко здесь. Может, ты хочешь ребенка?
Я очень удивилась, услышав такое. Ведь это назначенная цена, и я плачу ее, как бы тяжело ни было. Да уже и не так тяжело. Поэтому я ответила:
— У тебя же не может быть детей. К чему эти разговоры?
— Но можно взять малыша на воспитание. Или обратиться в банк спермы.
Мне стало неприятно. Я не могу смотреть на сперму с медицинской точки зрения. Выделения чужого человека, впрыснутые шприцом?! Наверное, отвращение отразилось на моем лице, потому что муж произнес с явным облегчением:
— Ладно, ладно! Я думал, у женщин такая программа.
— У женщин такая программа. — подтвердила я. — Но у меня слишком давно все наперекосяк, чтобы начинать теперь все исправлять. А вообще, родить ребенка от тебя я бы согласилась даже сейчас…
После этого «даже сейчас» я осеклась, не зная, как сгладить впечатление повисших в воздухе слов. Мир смотрел на меня, приподняв одну бровь и приоткрыв рот. Я не просто проболталась, я объяснила ситуацию полностью.
— «Даже сейчас», — повторил он. Я опустила глаза. — Вот, значит, что происходит.
Муж одним глотком допил кофе и вышел из-за стола. Я не знала, что делать и что говорить. Краем глаза я видела, как он стоит у зеркала в прихожей, делая вид, что проверяет бумажник, ключи и что-то там еще. Может, он ждал моих слов или жеста. Что с ним происходило, мне было непонятно. Да и когда мне было понятно? Раньше я тоже не понимала, а любила его.
С тех пор я была предоставлена самой себе полностью.
Глава 30
Прошло около полугода. Можно сказать, что Мира я больше не видела. То есть он появлялся очень поздно вечером, ужинал и уходил в свой кабинет. Я тоже почти не бывала дома. Иногда, сначала чаще, потом — гораздо реже, я хотела поговорить с мужем обо всем, что происходило и произошло, о нас. Но всегда находились причины для того, чтобы разговор отложить. Я думала: «Ладно, поговорю завтра», и завтра откладывала тоже. Почему так получается? У самого близкого человека творится что-то на душе, а ты ничего не предпринимаешь. А с ним и впрямь творилось что-то. Он не улыбался, не шутил, не касался пальцем горбинки на носу, не говорил о делах. Иногда я встречалась с Полем Ле Февром, моим единственным другом, которого я искренне любила и понимала. Мне казалось, что он тоже относится ко мне по-особенному. Как-то, когда мы сидели в кафе и болтали о том о сем, он сказал: