Слабость Берсерка

Верескова Дарья

Ярмарка раскинулась у самого подножия холма. Вдоль главной улицы тянулись ряды с лентами, тканями, пряностями, игрушками и амулетами. В воздухе витали запахи жареного мяса, мёда и солёной карамели. Деревня, обычно казавшаяся тихой и безлюдной, ожила — со всех сторон раздавались смех, разговоры, звуки барабанов.

Я вышла пораньше, специально, потому что мне хотелось всё разглядеть до встречи с Эйлундом. Шла медленно, позволяя себе остановиться у каждого прилавка. Вот мальчишка вырезал из дерева лошадок, вот женщина продавала ленты, сверкавшие золотой

нитью. Повсюду гудело, пахло горячей похлёбкой, дымом, солодом. Под ногами хрустела солома, а в воздухе стелились травяные ароматы. На одной из лавок стояли глиняные маски древних богов — грубые, с широкими ртами и прорезями для глаз. Я невольно провела пальцем по их шершавой поверхности, улыбаясь.

Сердце стучало громко, взволнованно — будто я что-то упускала, хотя я и не понимала, что именно.

— Ора! — услышала я знакомый голос Эйлунда — и, всё ещё улыбаясь, обернулась.

Он стоял рядом с одной из лавок, на выходе из оживлённой улочки, и прохожие изредка задевали его плечом. Я помахала ему рукой — и заметила что за его спиной шевельнулась огромная тёмная фигура.

Она принадлежала мужчине в плаще, возвышавшемуся над остальными почти на голову.

Увидев меня, незнакомец обошёл Эйлунда и встал прямо перед ним.

Сердце дрогнуло, когда я поняла, кто это.

А затем Иво снял с головы капюшон.

Не знаю что на меня нашло — от неожиданности я почти не соображала. А когда пришла в себя то поняла, что я убегаю.

Я неслась, не разбирая дороги, спотыкаясь о солому, задевая прохожих. В груди тяжело и глухо билось сердце, будто набат, в боку начало колоть — но я не останавливалась. Воздуха не хватало, и я порадовалась тому, что платье было всего лишь до колена.

Сбоку мелькнула тень — слишком быстрая, слишком знакомая. Я резко свернула, нырнув между рядами, проскочила мимо нескольких домиков и оказалась у самой опушки леса. Ветви хлестнули по щекам, но я не замедлилась.

Пока меня не остановили.

Столкновение с землёй оказалось болезненным, даже оглушило на мгновение — но почти сразу, будто по щелчку пальцев, я пришла в себя и задергалась, пытаясь высвободиться из-под огромного тела, навалившегося сверху.

— Попалась, — хриплый шёпот в самое ухо, от которого мурашки табуном побежали по спине. — Семь часов… Ты не выдержала и семи часов, Ора, уехала в тот же день, когда дала свое обещание!

В голосе Иво слышалась… неожиданная боль, а руки, прижимающие меня к земле, были чрезвычайно бережны. Он гладил меня, сжимал, но не причинял боли.

Несмотря на ледяную землю подо мной, я горела. От его запаха, от жара его тела, от его голоса — и от прикосновения длинных холодных волос, что касались моей обнажённой шеи.

— Отпусти меня, — произнесла я, наконец, сожалея, что вообще побежала.

— Ни за что. Никогда, — я не видела выражения его лица, но казалось, что каждое слово давалось ему с трудом, что каждое слово было неподъемно.

Его голос придавливал меня к земле сильнее, чем руки. Но хуже всего…

Я

вдруг поняла, насколько сильно возбуждена.

Преступно. Неприемлемо.

Почему он так действует на меня?!

Я вновь дёрнулась, но Иво резко укусил меня в шею — точно так же, как когда-то в прошлом, и вспышка сладкой боли пронзила меня с ног до головы. Я даже вытянулась, поджав пальцы ног.

— Я только прикоснусь. Чуть-чуть приласкаю… Иначе сдохну, — выдохнул он, хрипло, прижимаясь ко мне со спины и я чувствовала его возбуждение через ткань. Такое знакомое, такое сумасшедшее. — Пожалуйста, Ора.

Он… Просил. Так отчаянно.

Иво так и не убрал лицо из-под моих волос, делая шумные, почти яростные вдохи, в то время как его ладонь скользнула к животу — приподняла меня, лаская.

Я дышала рвано, невольно прижимаясь к нему, и всё вокруг будто теряло очертания. Мне казалось, ещё чуть-чуть — и я потеряю сознание.

Настолько остро я чувствовала его. Каждое движение, каждый вздох.

— Думать ни о чём не мог, искал тебя по всему Айзенвейлу, зараза… — выдохнул он, прикусывая мочку моего уха. — Руки себе все стёр о твою волчью шкуру — ты точно её теперь не захочешь.

С каждым его словом сладкая боль и жжение внизу живота лишь нарастали. Я вся сжалась, понимая, что должна его оттолкнуть, что разрушаю собственными руками все стены, которые возводила столько месяцев.

— Ммм, — возмущённо промычала я. — Иво, отпусти.

— Нет! Ора, пожалуйста… я тебя только приласкаю, ничего больше не сделаю, — голос его сорвался, и от того, как он просил, внутри меня всё только сильнее сжималось. Я со стыдом почувствовала предательскую влагу между ног.

— Раздвинь ноги… пожалуйста, — прошептал он, и я почти сразу повиновалась, жалобно всхлипнув.

Не зря я боялась, что одного его прикосновения будет достаточно, чтобы сломать меня.

Крупные пальцы мужчины тотчас же скользнули вниз — к моим складкам, где всё давно пылало. Туда… назад… и снова туда — едва касаясь, дразня, заставляя меня выгибаться, невольно стремясь продлить каждое прикосновение.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, Ора, — низко потребовал он, в этом голосе звучал приказ, нетерпение, почти ярость.

Я прикусила губу.

Ни за что не признаюсь!

Наверное, он и сам понял — по тому, как я вздрогнула, как судорожно дернулась, когда он коснулся горошины, ставшей сосредоточием моего желания.

— Ора, скажи хоть что-нибудь! — простонал он в мою шею, а потом решительно перевернул меня на спину.

Но если я надеялась увидеть его лицо, меня ждало чудовищное разочарование. Перед глазами — только темнеющее небо, а под спиной хрустящие ветки кустарника. Мы, оказывается, забрались прямо в заросли. Иво не стал ничего говорить — просто задрал мои юбки и утопил свое лицо между моих ног, сразу же коснувшись сосредоточия моего желания своим обжигающим дыханием. И одно только это едва не довело меня до края.