Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
Часы мешали, они несколько раз зацепились за ткань штанов. Наконец мужчина с огромным усилием вынул из кармана искомое, но это был не нож.
Это был мобильный телефон. Такой маленький, что почти исчез в огромной руке Роди, пока тот окровавленным большим пальцем нажимал на одну из кнопок.
Пискнуло. Еще пискнуло, и мужчина поднес телефон к уху.
Для Ульрики прошла целая вечность. Наконец она услышала сигналы, и кто-то ответил на том конце. Мужчина счастливым взглядом смотрел на Ульрику.
Пока его глаза наливались кровью, он произнес
– Конец, – громко и отчетливо сказал он по-русски, потом телефон выскользнул из его руки, а глаза погасли.
Ульрика не знала, сколько времени просидела с дрелью в руках, и едва заметила, как отложила ее, сняла скотч и поднялась на ноги.
Надо выбраться отсюда, но сначала надо найти, что надеть. На неверных ногах Ульрика добрела до соседней комнаты, где нашла тонкий белый защитный комбинезон.
Ночью шел снег и было холодно, комбинезон оказался слишком тонким, но у Ульрики не было выбора.
Когда она брела вниз по склону, к опушке, снег доходил ей почти до колен.
Лапландия
Последними из вертолета выбрались Жанетт с Хуртигом. Когда мотор затих, единственным звуком остался шум ветра в тощих елях, покрытых десятисантиметровым слоем свежевыпавшего снега. Было холодно. Под ботинками скрипел снег. Свет исходил только от налобных фонарей полицейских.
– Разделимся на тройки и подойдем к дому с четырех сторон. – Руководитель группы отметил на карте, как надлежит следовать полицейским, а потом указал на Жанетт и Хуртига. – Вы идете со мной. Наш путь – самый короткий, напрямую. Торопиться не будем, чтобы остальные успели незаметно окружить дом.
О’кей?
Жанетт кивнула, прочие полицейские в знак согласия оттопырили большой палец.
Лес был жиденький, но время от времени Жанетт все же натыкалась на ветку и снег сыпался за шиворот. От тепла он начинал таять, и Жанетт вздрагивала от холода, когда ручек растаявшего снега стекал по спине. Хуртиг шагал перед ней широким решительным шагом, и Жанетт видела: здесь он у себя дома.
Наверное, все его детство и юность в Квиккйокке прошли в таких вот лесах, среди снегов.
Руководитель замедлил шаг, поднял руку и тихо произнес:
– Подходим.
За стволами деревьев Жанетт увидела деревянный дом и тут же узнала его – дом с той фотографии. Одно окно тускло светилось, Жанетт увидела веранду, с которой Вигго Дюрер улыбался фотографу, однако сейчас дом не подавал признаков жизни.
– Тот самый дом, зуб даю, – констатировал Хуртиг.
В тот же миг в лесу что-то громко треснуло, и спецназовцы бросились вперед с оружием на изготовку.
Приближаясь следом за Хуртигом к дому и глядя в землю, Жанетт увидела уходящие в противоположном направлении шаги.
Из дома в лес тянулись следы босых ног.
Вита Берген
Прихожую заполняли черные мусорные мешки. Виктория проследит, чтобы все они исчезли.
Все должно быть убрано отсюда, все до последнего
Ответы на ее вопросы – не здесь, они внутри ее, и процесс выздоровления продвинулся настолько, что она чувствовала: еще немного – и у нее будет доступ ко всем воспоминаниям. Рисунки и вырезки из газет помогли ей сделать первые шаги, но они больше не нужны. Она знает, по какому пути идти.
Комната Гао опустела, велотренажер стоит в гостиной, матрасы она отнесла в кладовку. Осталось только ободрать звукоизоляцию.
Она завязала последний мешок и выставила его в прихожую. От мешков надо было избавляться самостоятельно, но она пока не знала как. Всего в прихожей скопилось двенадцать мешков по сто двадцать пять литров каждый. Чтобы избавиться от них одним разом, придется нанимать прицеп или фургон.
Проще всего, конечно, было бы отправить мешки в центр по переработке мусора, но это решение ощущалось как неправильное.
Ей нужно ритуальное прощание, вроде костра из книг.
Она вернулась к стеллажу в гостиной и закрыла вход в комнату Гао.
Поднимая крючок и вдевая его в петлю, она задержалась, снова откинула крючок, повисший вдоль стенки стеллажа, и повторила движение. Еще раз, потом еще и еще.
В этом движении крылось воспоминание.
Стеллаж Вигго Дюрера в подвале усадьбы в Струэре и комната, скрывавшаяся за стеллажом. Она покрылась гусиной кожей.
К этому воспоминанию ей не хотелось возвращаться.
Лапландия
Мир был белым и холодным. Она бежала по рыхлому снегу, и ей казалось, что она будет бежать так вечно.
В последние сутки Ульрика почти не спала, но сейчас она была вполне бодра. Тело как будто заставляло себя держаться, хотя внутренних ресурсов уже почти не осталось.
Погода тоже помогала – холод гнал Ульрику вперед. Острые снежинки кололи лицо.
Несколько раз она возвращалась к своим старым следам и понимала, что бегает по кругу. Она почти не чувствовала ног, идти было трудно. Остановившись, чтобы согреться, она прислушалась – не гонятся ли за ней. Но все было тихо.
Мир был таким белым, что даже ночная темнота не могла скрыть ясность, бившую ей в лицо ватным холодом, когда она пробиралась через жидкий лес. Ульрика поняла, что лет ей никогда не станет больше, чем теперь.
Часом больше, часом меньше – зависит от того, за сколько времени она замерзнет насмерть. Она проклинала себя за то, что не поискала в доме одежду потеплее.
При минусовой температуре она, босая, была одета в тонкий защитный комбинезон.
Один час, который в нормальных условиях ощущался как незначительный момент времени, сейчас стал самым драгоценным на свете, поэтому она все бежала с открытым лицом навстречу судьбе. Ледяной воздух разрывал горло; она пробиралась все дальше, словно где-то впереди было спасение; ветки хлестали ее по лицу, и от этого казалось, что она находится на пути куда-то. В некое место, которое далеко выходит за рамки “дальше”, “дольше” и “потом”.