Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
– Она работала за границей?
– Да, именно так. Но это, по-моему, не была ее основная профессия, у нее была еще другая работа в Стокгольме.
– Она не писала, кем работает?
София засопела, и вид у нее сделался подозрительный. – Вы вообще кто? Вам известно, что я не могу нарушить врачебную тайну?
Жанетт почувствовала себя захваченной врасплох, приятно улыбнулась, вспомнив, что ее София тоже ссылалась на врачебную тайну. Она еще раз напомнила старушке, кто она, и объяснила, что содержание письма очень важно, поскольку имеет отношение к нескольким убийствам.
– Я больше
Жанетт среагировала инстинктивно.
– Законы изменились, – соврала она. – Вы разве не знаете? Новое правительство изменило закон, там теперь есть дополнительный параграф об исключениях. Убийство – как раз такой случай.
– Ах вот как… – София снова очень удивилась. – Что вы имеете в виду?
– Что вы нарушите закон, как раз если не поможете мне. Я не хочу давить, но была бы благодарна, если бы вы намекнули хоть как-то, хоть обиняками. – Обиняками? Как это?
– Я хочу сказать – если вы знаете, кем работала Виктория Бергман или еще что-то полезное для расследования, я была бы благодарна, если бы вы дали мне ниточку.
К изумлению Жанетт, София захохотала и попросила еще сигарету.
– Так это теперь не имеет никакого значения, – сказала она. – Будьте добры, дайте мне Фрейда… – Фрейда?
– Да, вы стояли у шкафчика и дотронулись до него, когда брали пепельницу, я слышала. Я слепая, но пока еще не глухая.
Жанетт достала стеклянный шарик с портретом Фрейда. Старуха тем временем зажгла очередную сигарету.
– Виктория Бергман – особый случай, – начала София, медленно поворачивая стеклянный шар в ладонях. Кольцо сигаретного дыма покачивалось вокруг ее голубого платья, а в стеклянном шарике поднялась снежная буря. – Вы уже читали мои заключения и заключение суда о защите личных данных Виктории и знаете о причине такого решения. Виктория в детском, а также в более взрослом возрасте подвергалась грубому сексуальному использованию со стороны отца и, вероятно, других мужчин. – София сделала паузу, и Жанетт подумала, не бросило ли почтенную даму от остроты ума к сумятице, напоминающей деменцию. – Но вы можете не знать, что Виктория страдала также от множественного расстройства личности, или диссоциативного расстройства личности. Вам знакомы эти понятия?
Теперь беседу направляла София Цеттерлунд.
Жанетт смутно представляла себе, что означают упомянутые Софией термины. София-младшая как-то говорила, что у Самуэля Баи было подобное расстройство личности.
– Хотя это явление крайне редкое, ничего сложного в нем нет, – продолжала София-старшая. – Виктории пришлось создать несколько версий себя самой, чтобы найти силы выжить и разобраться с воспоминаниями о том, как она выжила. Когда решался вопрос о ее новых личных данных, она получила соответствующие документы, один из ее внутренних персонажей обрел плоть и кровь. Этот персонаж – заботливая часть ее, та, что смогла получить образование, найти работу и так далее, коротко говоря – жить нормальной жизнью. В письме, которое я получила, она писала, что идет по моим стопам, но что она не работает
София снова улыбнулась, блеснула на Жанетт глаукомой и встряхнула стеклянный шар. Жанетт почувствовала, как подскочил пульс.
По стопам Софии, подумала она.
– Фрейд писал о моральном мазохизме, – добавила София. – Мазохизм диссоциативной личности может состоять из того, что он или она вновь и вновь переживают направленную на себя агрессию, позволяя некой альтернативной личности направлять эту агрессию на других. Я предположила подобную черту у Виктории, и если она не получала помощи в разрешении своих проблем во взрослом возрасте, велик риск, что эта личность продолжает жить в ней. Она действует, как ее отец, чтобы мучить себя, чтобы наказывать себя.
София сунула окурок в стоящий на столе цветочный горшок и откинулась на спинку кресла. На ее лицо вернулось отсутствующее выражение.
Жанетт покинула Сольрусен спустя десять минут и один выговор. Они с Софией выкурили по пять сигарет каждая, на чем их и поймали заведующая с медсестрой, которая принесла Софии лекарство.
Жанетт прочитали нотацию и выругали, после чего попросили выйти вон. К счастью, она успела узнать достаточно, чтобы расследование могло двинуться дальше.
Она села за руль, повернула ключ. Мотор захрипел и отказался заводиться.
– Вот дерьмо, – выругалась Жанетт.
Сделав с десяток попыток, она сдалась и решила пойти выпить кофе где-нибудь поблизости, позвонить Хуртигу и попросить заехать за ней. Можно будет заодно обсудить то, что рассказала София Цеттерлунд.
Жанетт спустилась к центру Мидсоммаркрансена, к кабачку “Три друга”, располагавшемуся прямо напротив метро. Зал был наполовину пуст, и Жанетт нашла свободное место у окна, которое выходило на Мидсоммарпаркен, заказала кофе, бутылку воды “Рамлёса” и набрала номер Хуртига.
– Так, что случилось? – с энтузиазмом спросил Хуртиг, и Жанетт улыбнулась, делая большой глоток минералки, чтобы прочистить горло.
– София Цеттерлунд рассказала, что Виктория Бергман – психолог.
Мыльный дворец
Избыточность – один из ярчайших симптомов неудовлетворенности, так ведь? Погрузившись в себя, София Цеттерлунд прогуливалась вдоль Хорнсгатан. А неудовлетворенность разве не есть атака на изменения?
София ощущала себя зверем, за которым идет охота, но охотником был не человек, а воспоминания. Прошлое вторгалось в повседневные мысли о покупке продуктов и прочую рутину.
Ей могло стать дурно от знакомого запаха, а от внезапных звуков сводило желудок.
София понимала: рано или поздно придется рассказать Жанетт, кто она на самом деле. Объяснить, что была больна, но теперь здорова. Неужели так просто? Просто рассказать – и все? И как отреагирует Жанетт?
Когда она помогала Жанетт с профилем преступника, она просто, несентиментально и хладнокровно, рассказывала о себе самой. Ей не нужно было читать описания мест преступления – она и так знала, как они выглядят. Как они по идее должны выглядеть.