Слабость Виктории Бергман. Трилогия
Шрифт:
Лассе лежал на боку, спрятав лицо и оставив затылок незащищенным. Важно было, чтобы узел сразу попал на нужное место и не оставил более одного отпечатка. Она связала удавку и осторожно перекинула ему через голову.
Когда узел оказался в точности на нужном месте и оставалось только затянуть, она вдруг утратила решимость.
Засомневалась, просчитывая риски, но не обнаружила ничего, что могло бы ее выдать.
Покончив с ним, она вернется на Центральный вокзал и дождется вечернего поезда из Гётеборга, а потом отправится забирать машину с подземной стоянки. На машине к тому времени уже будет лежать
Она поворачивает направо, едет по мосту, а затем въезжает в туннель под гостиницей “Кларион”.
Дисциплина, думает она. Надо быть начеку, нельзя действовать импульсивно, иначе тебя могут разоблачить.
Парковочные контролеры, билет на поезд и видевший ее в вагоне-ресторане проводник – этого оказалось достаточно, чтобы снять с нее подозрение в том, что в конечном счете было признано самоубийством. Телефонные каталоги на полу под стулом стали последней деталью, довершившей картину самоубийства.
Она едет по Ренстьернасгатан, минует Сконегатан и Бундегатан и сворачивает направо на Осёгатан.
Она крепко ухватилась за кушак халата и со всей силы потянула. Лассе пытался хватать ртом воздух, но из-за опьянения его мозг не посылал соответствующих сигналов.
Он так до конца и не проснулся, и она повесила его на крюке для лампы. Подставила под него стул и, обнаружив, что ноги не достают до сиденья, заполнила пустое пространство телефонными каталогами, которые сама же потом сбросила на пол. Совершенно очевидное самоубийство.
Сканстулль – Крепостная таможня
Перед самым мостом Юханнесховсбрун Жанетт Чильберг видит, что большие сферические часы над входом в торговый центр показывают двадцать минут десятого, и решает снова позвонить Софии.
Набрав номер и прижав телефон к уху, она слышит сирены спецтранспорта. В зеркало заднего вида она видит три быстро приближающиеся пожарные машины и сбавляет скорость.
Телефон соединяется, но никто не отвечает.
87
Сканстулль – часть района Сёдермальм, где в 1643–1645 гг. было возведено укрепление, часть которого вплоть до середины 1850-х годов служила таможней при въезде в Стокгольм с южной стороны.
Мимо проносится первая пожарная машина. Трубку по-прежнему не берут.
Ну, пожалуйста, ответь, мысленно просит Жанетт. Мне необходимо с тобой повидаться.
Когда мимо проезжает последняя пожарная машина и движение возвращается к нормальной скорости, дослушав десятый гудок, она прерывает соединение.
Жанетт хочется оказаться где-нибудь в другом месте, в совершенно другой жизни, и ей вспоминается документальный фильм о мужчине, однажды решившем, что с него хватит.
Вместо того чтобы ехать, как обычно, на работу в Государственную больницу в Копенгагене, он разворачивается и проезжает на велосипеде до Южной Франции.
Жанетт знает, что могла бы поступить так же, предоставив Оке разбираться со всем самому.
Единственное осложняющее обстоятельство – Юхан, но он ведь смог бы присоединиться позже. Паспорт у нее всегда в сумке, и в принципе ей ничто не мешает. Страх каким-то удивительным образом отпускает, как будто сознание того, что она на самом деле не прикована к месту, делает возможность вырваться на свободу менее притягательной.
Музыка по радио прерывается сообщением: жителей Грисслинге просят закрыть окна ввиду сильного пожара на одной из вилл.
Она бесцельно едет дальше.
В свободном падении.
Белые горы
София Цеттерлунд находит квартиру пустой: никаких следов Гао. Войдя в скрытую за стеллажом комнату, она видит, что он все вычистил и прибрал. Пахнет здесь теперь моющими средствами, хотя по-прежнему слегка отдает мочой.
Грубый плед аккуратно разложен на матрасе.
Шприцы лежат на маленьком столике рядом с бутылкой с ксилокаином, и ей становится интересно, почему ее коллега, дантист Юханссон, их так и не хватился. Случайность вновь сыграла ей на руку.
Ее возмущает своевольное поведение Гао – ведь он действовал без ее приказаний. Что же происходит?
Ее охватывает неконтролируемый страх. Вся ситуация ей непривычна. Внезапно происходят вещи, на которые она не может повлиять, и нечто неподвластное ей приходит в движение.
Не понимая, откуда что берется, она начинает истерически кричать. Слезы текут по щекам, и ей никак не перестать реветь. Так много всего одновременно рвется наружу. Она колотит в стены, пока обе руки не теряют чувствительность.
Припадок продолжается почти полчаса, и, успокоившись – в основном потому, что измотана физически, – она сворачивается на мягком полу в позу эмбриона.
От запаха дыма щекочет в носу.
Ей видятся шрамы у нее на теле.
Раны, которые, залечившись, превратились в более светлые пятна на коже.
Дыхания, вызывавшие у нее тошноту, из-за которых ей теперь трудно целоваться.
Такой опыт необходим для памяти. Что-то происходит, воспринимается и становится воспоминанием, но со временем сам процесс стирается, превращается в единое целое. Несколько событий сливаются в одно. Ей кажется, что вся ее жизнь представляет собой один большой ком, где насилие и побои объединились в одно особое происшествие, а оно, в свою очередь, стало опытом, превратившимся в знание.
Нет никакого “сначала” и, соответственно, никакого “потом”.
Что было в ней такого, чего больше не осталось?
Что могла она когда-то видеть такого, чего больше не видит? Она искала новых возможностей для развития собственной личности. Не альтернативы или дополнения, а новой натуры. Самонадеянность, не знающая границ.
Она разрезает тонкую пленку, отделяющую ее от безумия. Ничто не началось с меня, думает она. Ничто не началось во мне. Я мертвый плод в стадии разложения.