Слабости сильной женщины
Шрифт:
– Черпать, конечно, следует в подворотне – так тебя надо понимать? – В голосе Елены Васильевны прозвучала незнакомая Лере холодноватая ирония.
– Он сам разберется, – ответил Сергей Павлович. – Дух веет, где хочет.
– Не надо этих патетических цитат, Сергей! – возмутилась Елена Васильевна. – Ты предлагаешь мне спокойно наблюдать, как мой сын лезет в какую-то грязь! Катя говорила об этой женщине, с которой его, как говорят, связывают не вполне невинные отношения…
– Ну и что?
– Ты, возможно, находишь подобные отношения нормальными.
– А я и не думаю, что Митя может в отношениях с женщиной ограничиться физическим, как ты говоришь, контактом, – заметил Гладышев. – Даже если она проститутка. В нем довольно благородства, чтобы не опускаться на уровень животного. Но жизнь есть жизнь, в ней разное бывает. Если его потянуло к этой Зине, что ж, не нам решать, почему.
– Ты даже знаешь, как ее зовут, – заметила Елена Васильевна.
– Знаю. Почему бы и нет? Если я редко бываю здесь, это не значит, что я вижусь с Митей реже, чем прежде.
– Хорошо, оставим Зину. А эта дикая история накануне финала конкурса Чайковского?
– Ничего дикого я в ней не вижу. Клементина смеялась как безумная, когда его увидела. Сказала, что только русский мужчина способен на подобное накануне такого концерта!
– Вот именно… Сомнительный комплимент!
– Не нам судить, – повторил Сергей Павлович.
– Ты можешь думать, как хочешь. А я со своей стороны постараюсь употребить все свое влияние, чтобы как-то остановить все это. Да ты хотя бы представляешь себе, какие нравы здесь царят? Ты хочешь, чтобы его ножом пырнули?
– Я прошу тебя, Лена, – сказал Сергей Павлович. – Прошу тебя воздержаться от того, чтобы употреблять влияние! Митя многое может сделать для тебя, ты это знаешь. И неужели ты хочешь этим злоупотребить?
– Но для его же пользы, Сережа, – ответила Елена Васильевна своим обычным, словно в чем-то сомневающимся голосом. – Неужели нельзя – даже для его пользы?..
– Мы не можем этого знать, – отрезал Гладышев. – Мы можем только наблюдать, смею думать, что иногда – помогать. А вмешиваться – не в нашей власти. Слишком значительно то, что в нем происходит… И не бойся ты этих влияний пресловутых! Он очень аристократичен, Лена, неужели ты не замечаешь?
– Аристократичен? – удивленно спросила Елена Васильевна.
– Ну конечно! Я не имею в виду происхождение, дело не в этом, ты же понимаешь. Он – такой как есть – абсолютно равен всем, с кем сводит его судьба, и люди это чувствуют, вот и тянутся к нему. А ты говоришь – влияния! Да он сам на кого хочешь повлияет.
– Не знаю, Сергей, – задумчиво произнесла Елена Васильевна. – Может быть, ты и прав. Но мне так тяжело, если бы ты знал! Эта неподвижность, эта ограниченная возможность участвовать в его жизни… Да, он чудесный сын, его не в чем упрекнуть. Но у него своя жизнь, а иногда мне кажется, у него всегда была своя жизнь, даже когда он был
– Никак. Нам – никак не уберечь, Лена, и ничего с этим не поделаешь. Остается только надеяться, что он сам окажется достаточно силен. И я уверен, что так оно и будет.
– Мне так не хватает тебя, Сережа… – вдруг сказала Елена Васильевна.
Лера услышала, как голос Митиного отца еще больше напрягся, словно окаменел.
– Что же я могу сделать? – сказал он, помолчав. – Лена, я пытался, я долго пытался, ты знаешь. Но я не могу приказать своему сердцу… Я делаю для тебя все, что могу, но не требуй от меня большего!
– Я не требую. Ты действительно делаешь для нас все, что можешь… Хорошо, Сергей, ты хотел Тацита взять?
– Да, если можно.
– Бери, а я тебя жду в кабинете.
Колеса зашелестели по паркету. Лера боялась дышать, чтобы ее присутствие не обнаружилось в наступившей тишине. Она чувствовала, что, став свидетельницей этого тяжелого разговора, невольно приподняла покров нелегких семейных отношений, – и ей не хотелось, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
Она даже не поняла толком, о чем говорили Гладышевы. Поняла только, что это был разговор о Мите, что они чувствовали в своем сыне что-то такое, о чем трудно было догадаться постороннему человеку, что таилось в нем глубоко, как загадка в уголках его глаз под ресницами.
И удивительная, не до конца понятная мысль мелькнула в Лериной голове: ведь они говорили о каких-то музыкальных делах, а казалось – о целой жизни, о событиях жизни. Значит, в музыке, в человеческой душе отражается целая жизнь?..
Сергей Павлович взял с полки книгу и вышел из библиотеки вслед за Еленой Васильевной.
Лера на цыпочках пробежала по коридору, осторожно прикрыла за собою входную дверь, стараясь, чтобы не слишком громко щелкнул замок.
Единственное, что она поняла из этого разговора, была история с конкурсом Чайковского. А поняла она это потому, что сама была свидетельницей и даже участницей происшедшего.
Это было несколько месяцев назад, но Лера помнила все так ясно, точно это случилось вчера.
Как раз в то время они с Зоськой были увлечены «секретами». Это игра такая была, вполне девчонская, но Лера и не была в детстве этаким мальчишкой-сорви-головой, и девчонские увлечения вовсе не были ей чужды.
«Секреты» делались просто: выкапывалась неглубокая ямка где-нибудь на газоне – сплошь заасфальтированный центр Москвы не слишком баловал возможностями, – дно устилалось фольгой, а уж поверх фольги выкладывались всевозможные композиции – из цветов, разноцветных бусинок и прочих сокровищ. Все это накрывалось стеклом, снова присыпалось землей – и потом можно было протирать в земле окошечко и украдкой показывать подружкам эту изящную картинку.