Сладкая месть
Шрифт:
Возбуждение тут же потухло, когда я почувствовала сильные, резкие толчки, когда Давид, пружинистыми и скоростными рывками, начал вдалбливаться в меня на всю свою огромную длину.
— Дьявол! — выругался.
— Не надо! — задыхаясь взмолилась, когда он вдруг вышел и, освободив руки от пут, перевернул меня на бок, сунув под живот подушку.
— Молчи! — с угрозой, недовольно.
Задергалась под этим тяжелым, горячим телом, но в ответ, Давид ещё сильнее придавил меня к кровати и быстро вошёл.
Ах!
Мысленно закричала,
Впившись ногтями в упругие ягодицы, насладившись до победного и самого сильного толчка, он кончил, издав сиплый, утробный рык, откинув голову назад навалившись всей своей мощной массой на моё, такое маленькое, такое хрупкое тело.
Получив мощный оргазм, Давид черство толкнул меня в спину, вскочил с кровати, рывком надел брюки и, щёлкнув застежкой ремня, спешно покинул комнату, громко шарахнув дверью.
Но, перед тем как уйти, он бросил мне в ноги небольшую коробочку, в целлофановом пакете.
— Это противозачаточные. Принимай по одной каждый день. — Холодно приказал, пока я рыдала в подушку, дёргаясь от вынужденных судорог. — Если вдруг залетишь… ребёнка отберу. Сразу же. Даже не дам увидеть её или его лицо. Так что это будет на твоей совести.
Схватился за дверную ручку, даже не взглянув в мою сторону, как будто общался с деревенской шавкой, и добавил, словно бросил топор в спину:
— У меня есть невеста. Так что с ним... будет кому нянчиться.
ГЛАВА 19.
Я не выходила из дома три недели. Лежала и рыдала в подушку. До тех пор, пока не сошла с ума. Давид мерещился мне везде. В моей комнате. Во сне. На улице, во дворе, когда я вечером выглядывала в окно, чтобы подышать свежим воздухом.
Я даже слышала рокочущий рев двигателя “Харлея” и, охваченная больной паникой падала с кровати, неслась к окну, с надеждой увидеть чудо… Но чудеса бывают лишь в наивных сказочках. Давид мертв. И я даже не знаю, где находится его могила. А треск мотоцикла, не иначе как, больная парноиа.
Иногда я открывала наши фотографии. Пролистывала в телефоне картинки, захлебываясь в слезах. Даже на рабочем столе до сих пор стояло совместное фото. Счастливые… Улыбаемся. Целуем друг друга, как голодные подростки в свой первый раз. Глаза горят от счастья, а от улыбки немеет челюсть. Взгляд ниже — и там, на груди любимого, я вижу татуировку с моим лицом.
Пока однажды, я не приняла единственное верное решение — навсегда удалить снимки. Ибо уже дошла до того, что начала болтать с вешалкой за шкафом, на которой висело моё зимнее пальто, срывая всю свою пережитую боль на куске синтепона, принимая пальто за Давида. В темноте, спрятанная за шифоньером одежда, напоминала огромный силуэт, на который я орала, бранилась матом, за то, что этот человек, на самом деле, оказался никчемной тряпкой! За то, что так просто,
А каково было мне?
Я ведь ребёнка потеряла. Но сначала узнала, что отец моего дитя оказался не только тварью, но ещё и наркоманом, грабившим банки, расстреливающим невинных людей из автомата. А мне нагло врал!
Может быть случившееся к лучшему?
Может Давид действительно употреблял наркотики? Еще до ареста.
Поэтому случился выкидыш?
Раньше, свои перепады настроения я списывала на беременность.
Но сейчас… Сейчас я просто погрязла в страшной депрессии.
Не знаю точно, что произошло со мной. Но я устала.
Устала от всего!
Днями и ночами копалась в себе, пока не докопалась до суровой истины.
Если я такая плохая, то Давид с его шайкой — что? Святые?
Они ведь обманывали нас с Кариной.
Заваливали тонной подарков, которые, между прочим, без стыда и совести под дулом пистолета изымали у честных граждан.
А ещё эта их байка про интернет-магазин!
Боже!
Как же мерзко!
Это я плохая? Я?? Сука, стерва, предательница??
А они… Они лжецы, головорезы и убийцы!
Почему я задумалась о такой вот весомой истине только сейчас?
Слишком была подавлена. Разбита. Обеспокоена беременностью. Всё думала о том, как же их, уродов, от дерьма очистить. Да чтобы им срок смягчили.
Вот она моя натура. Всегда и во всём, в первую очередь, виню себя.
Мать так воспитала. С детства внушила, брать вину на себя.
Я говно — а все кругом хорошие.
Даже, если в какой-либо ситуации виноваты оба, я должна была брать вину на себя. Самоедство, ранимость и мягкосердечность — чёртовы изъяны в характере.
Мама всячески пыталась выдрать меня из пут депрессии.
Не знаю как, но спустя какое-то время, ей удалось это сделать.
— Дочка.... Хватит грустить. Ты так молода и красива... Идём прогуляемся, развеемся. Сколько уже можно?! Сходим в салон красоты? А потом по магазинам?
Завязывай, девочка. Иначе, мне больно на тебя смотреть, как ты погибаешь.
Она права.
Бл*ть!
Я наконец это поняла! Пора бы уже смириться с тем, что Давид меня тупо отымел, притворившись сраным ангелом. Я была его прикрытием. Его запасным планом, на случай раскрытия их шайки.
Даже когда банду Давида взяли на горячем, они воткнули мне автомат в горло.
Влюблённая дура!
Ослеплённая фальшивыми чувствами, я даже не заметила, какого подлого монстра пригрела в своём наивном сердце.
***
Тот солнечный осенний день мы провели вместе с мамой. Не помню уже, когда мы в последний раз вот так вот просто, вдвоём, гуляли, отдыхали, прогуливались по магазинам, общаясь на разные темы, обмениваясь мнением, будто лучшие подруги… Наверно, в прошлой жизни.