Сладкая месть
Шрифт:
При звуке его шагов на лестнице у нее сжалось сердце. Он шел к ней — в этом Джо была уверена. С каждым новым столкновением между ними ему все труднее становилось сдерживаться. Господи, что же делать?
Дверь распахнулась, Джо обернулась и увидела Рейна. В несколько длинных решительных шагов он очутился в комнате, при свете лампы он выглядел еще больше и страшнее. В неверном желтоватом свете Джо увидела гнев, исказивший его черты, сжавшиеся кулаки, и кровь отлила у нее от лица.
Как бешеный медведь он приблизился к ней и теперь возвышался
— Ты хоть понимаешь, что могло с тобой случиться? Черт возьми, ты же могла погибнуть!
В его голосе звучал гнев и — страх. Страх за нее? Беспокойство о том, что она может быть ранена? — Возможно ли это, если он чувствует к ней одно лишь отвращение?
— Ради Бога, Джо, тебе некуда бежать на этом острове. Власти тебя обнаружат. Тут негде скрыться.
Он выпустил ее, но Джоселин по-прежнему молчала. Ей нечего было сказать.
— Я этого не позволю, слышишь! Я не позволю тебе губить себя!
В его последних словах прозвучала такая убежденность, что Джоселин подняла глаза.
— Я больше не позволю тебе меня использовать.
— Использовать? В том, что произошло? Разве я использовал тебя?
— Разве нет?
Он отвел глаза.
— Возможно. А ты? Ведь ты хотела этого не меньше, чем я. Ты ни разу не отказала мне по-настоящему. Не обманывай себя, Джо.
В глубине души она не обманывалась. Только гордость заставляла ее притворяться.
— Возможно, ты прав насчет того, что произошло. Это действительно не имело значения.
Не имело? Думаю, имело. Я думаю, что ты хотела меня, как прежде. Почему бы тебе не признать это?
Да, она нуждалась в нем. Когда-то. Безумно, отчаянно, совершенно. А он обманул ее. Так было… прежде.
Он всматривался в нее долгим тяжелым взглядом, видя перемену в ней, видя, до чего довел ее.
— Я несу за тебя ответственность. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, чтобы тебе было больно.
Мне больно сейчас, Рейн, мне больно всякий раз, когда я вижу тебя.
— Я больше не в силах это выносить. Я не могу дольше бороться. Я умоляю тебя, Рейн, — неужели ты еще недостаточно меня наказал?
Он схватил ее за руку, его черты снова исказились от бешенства.
— Неужели ты не понимаешь, что все наоборот? Это ты меня наказываешь!
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но Джоселин отвернулась.
— Нет, Рейн, не сегодня.
Она попыталась вывернуться, но он не отпустил ее. Наконец она все же вырвалась, но пуговички на платье отлетели, тонкая материя порвалась под его пальцами.
— Прости, — произнес Рейн. В его голосе слышалось сожаление. — Я не хотел этого.
Ее рубашка тоже пострадала, бретельки оторвались и одежда соскользнула с ее плеча, обнажив грудь.
Его взгляд скользнул на бледную налитую плоть, Джо услышала, как он вздохнул. Потом он заметил еще что-то и подошел ближе. Она осознала это только в тот момент, когда Рейн
— Что это? — спросил он, стараясь разглядеть получше. Маленький золотой круг блестел при свете лампы — прекрасная мирная сцена, хранимая беспокойной груди, болезненное напоминание о том, что никогда не повторится.
Когда Рейн узнал маленький медальон ручной работы, который сам подарил ей, медальон, который он сорвал с нее и бросил в угол, его глаза вгляделись в ее лицо.
— Вряд ли он так много значит для тебя, — Джоселин задрожала в его руках. — Почему ты зашила его здесь… у сердца?
Как объяснить ему? Как рассказать? Но ее молчание говорило за нее.
Он посмотрел на медальон, и его рука дрогнула. Он снова взглянул в глаза Джо, умоляя высказаться, но еще неуверенный в том, что услышит.
— Он так много значит для тебя?
Она научилась переносить его гнев, но к этому она не была готова. Она не знала, что ответить, но правда была только одна.
— Его подарил мне человек, которого я любила, — прошептала она.
Его глаза потемнели от замешательства.
— Но ведь его подарил тебе я.
— Да…
У Джоселин перехватило горло, ее охватила горячая, невыносимая волна боли.
— Но если ты меня любила… тогда почему ты… почему?..
Рейн едва дышал, кровь отлила от его лица. Он глотнул, когда правда обрушилась на него, звуча в невысказанных словах громче, чем грохот грома. Если она любила его, она не могла его застрелить.
А она безусловно любила его. Она все еще любит его. Доказательство этого хранилось у ее сердца. И оно всегда было в ее глазах, если бы он только заглянул в них.
Его черты исказились от боли. Глаза потемнели и затуманились. Он пришел в отчаяние, что-то оборвалось в груди Джо.
— Так ты этого не делала? Ты в меня не стреляла?
Эти слова звучали жестко и выстрадано, словно вырванные из сердца.
Слезы потекли у него по щекам.
— Я любила тебя. Как ты мог подумать, что я могла причинить тебе боль? К-как ты мог позволить им…
— О, Боже, — он заключил ее в объятья, тоска в его сердце росла с каждой минутой, с каждым ее словом. — О, Боже.
Она пыталась уговорить себя отвернуться, чтобы он страдал так же, как она. Но мучения, которых он не мог скрыть, говорили ей, что и он тоже страдает.
— Рейн, — прошептала Джо с болью в сердце. У нее сдавило горло, она едва могла говорить.
Он еще крепче прижал ее к себе, зарылся лицом ей в волосы. Руки, державшие ее, всегда такие уверенные и крепкие, теперь дрожали от боли и отчаяния. Она чувствовала прикосновение его щеки, жар его тела, поцелуи его губ. Она мечтала об этой минуте, тысячи раз представляла ее себе, но никакой сон не был так сладок. Он так крепко сжимал ее в объятиях, но был так нежен. Она чувствовала, как напряглось его тело, словно одним физическим усилием он мог повернуть назад стрелки часов и изменить прошлое. Потом она ощутила, как его щеки увлажнились от слез.