Сладкая ночка
Шрифт:
До рассвета оставалось часа два. Я провела их в напряженном ожидании, сидя на ковре и раскачиваясь. Квадратик неба медленно серел. Рассвет — время, когда мысли приобретают ясность, напрасные надежды умирают, очарование исчезает. Все видится в естественном свете. Это время отрезвления и реальности. Грустное и ясное до прозрачности. То, что ночью казалось доступным и выполнимым, сейчас выглядело утопией, чем-то вроде побега из Алькатраса. Я не знала, что задумала Фатима, но какая-то идея у нее определенно была.
Я услышала, как поднялся Махмуд, ходил по двору, вполголоса разговаривал с Фатимой. Его шаги приблизились, мое сердце
Он ушел. Я была уверена, что Фатима находилась рядом и наблюдала эту сцену. По ее глазам, полным тоски и ненависти, я поняла, что все так и было.
— Идем, — бросила она мне, — разбудим Киру. Сонная Кира долго не понимала, что от нее требуется.
— Потом все объясню, — торопила я ее, — скорее одевайся.
Мы вошли в хлев, и Фатима стала разгребать сваленное в углу сено.
— Что стоите? Помогайте, — велела она нам.
Через несколько минут мы увидели в стене дверь. Фатима открыла ее. Из темноты пахнуло машинным маслом. Я вошла и наткнулась на что-то металлическое. Это был старый военный джип!
— О боже! Это машина! — изумленно воскликнула я. — Откуда?
— Господин привез с рынка, обменял на верблюда.
— Сам приехал?
— Нет, он не умеет, притащили. Не знаю, зачем ему. Забирайте, — решительно велела Фатима.
— А бензин в нем есть? — возбужденно спросила я.
— Вонючая жидкость в квадратном сосуде?
— Есть! — воскликнула я, нащупывая ключи, торчащие в замке зажигания.
Панель осветилась, и я увидела, что в баке есть примерно на четверть бензина, масло в норме.
Фатима уже открывала ворота, выходящие на улицу.
— Пойдемте, свяжете меня. Я скажу, что Кира, пока сидела в хлеву, нашла его, а вы меня связали и уехали.
Мы уложили Фатиму на ковер и связали ей руки и ноги.
— Спасибо тебе, — сказала я ей на прощание.
— Уходи, — ответила она угрюмо.
Фатима спасала свою любовь.
ГЛАВА 24
Знаете, что такое вырваться на свободу после того, как тебя держали в козлятнике и две ночи подряд тебя насиловал огромный черный дикарь, который почему-то считал тебя своей женой. После того, как его ревнивая жена едва тебя не убила! После ужасной перспективы окончить свои дни в крошечной деревушке в центре пустыни в нескольких днях пути от ближайшего крошечного городка. Перспективы провести остаток жизни с мужчиной, который считает, что Москва — это деревня недалеко от городка Джагбуба. Это чудовище намеревалось сделать тебе десяток детей и думало, что предмет твоих мечтаний — грубый золотой браслет на щиколотку. Вместо того чтобы расшифровывать древние тексты, выступать на конференциях, путешествовать по миру, любить умных, изысканных мужчин, ухаживать за козами, готовить немудреную еду и козий сыр на продажу, принимать участие в ревнивых склоках с Фатимой, которая готова выцарапать тебе глаза за каждую ночь, которую ее ненаглядный Махмуд провел с тобой.
Словом, освобождение от этого кошмара заставило
Мы двигались на северо-запад, туда, где, по моим расчетам, находился город. Следуя наставлениям Фатимы, я старалась не упустить из виду полоску утоптанного верблюжьими ногами песка, которая здесь считалась дорогой. Без Ясмины, читавшей пустыню, как открытую книгу, мы, если собьемся с пути, погибнем. Была еще опасность: ветер хамсин, который, когда задует, заметает совершенно все вокруг. И тогда нам отсюда ни за что не выбраться. Ехали мы медленно, переваливаясь через дюны. К вечеру бензин кончился, и я долила из канистры. Но двадцати литров вряд ли хватит надолго. Когда стемнело, я остановилась. В темноте легко сбиться с пути. Мы обнялись, чтобы согреться, и попытались уснуть. Но ни я, ни Кира не спали. Я чувствовала это по ее быстрому дыханию, легкому напряжению тела.
— Как думаешь, мы вернемся домой? — нарушила она молчание.
— Обязательно, — уверенно ответила я, хотя совсем не была в этом уверена.
На рассвете мы съели по паре фиников и кусочку козьего сыра, который дала нам с собой Фатима, запили остывшей за ночь водой.
К полудню бензин кончился и машина заглохла. Но это было уже не страшно: вокруг виднелось множество следов, в том числе от колес, а значит, мы совсем близко от какого-то города!
Еще через два часа мы вошли в этот город, если можно было так его назвать. Больше всего он напоминал деревню, из которой мы сбежали, только домов было побольше. Грязные мальчишки бегали по улицам, степенные мужчины в галабийях вели верблюдов и ослов с поклажей. Мы пошли следом и попали на большой рынок верблюдов. Животные бродили за изгородями, хозяева расхваливали товар:
— Верблюды черные суданские, выносливее их не найдете! Почти не пьют и не едят! Нет помощника лучше! Проходят всю пустыню, не выпив ни капли! — кричал один.
— Верблюды белые, аравийские! Священное животное, благородное и доброе! Станет членом вашей семьи! — кричал другой.
Задрав головы и выгнув шеи, верблюды горделиво взирали на покупателей. Казалось, это они выбирают себе владельцев, а вовсе не их покупают.
— Ну и вонь! — Кира сморщила нос и попыталась снять платок, в который я ее предусмотрительно закутала.
— Замолчи! И не смей снимать платок! — зашипела я на нее. — На нас и так обращают внимание! Ты видишь здесь хоть одну женщину?
Кира осторожно посмотрела по сторонам.
— А где же они все? — спросила она.
— Дома сидят! — коротко ответила я. — Надо найти другой рынок. Нам нужен бензин.
— А на что мы его купим? — резонно спросила Кира.
Я повертела на пальце чудом сохранившееся кольцо — подарок Абдул Азиза: прекрасный сапфир с бриллиантами.
— Ну, надеюсь, за это нас заправят…
Мы вошли в золотую лавку. Хозяин, маленький, сухощавый, юркий араб кинулся нам навстречу:
— Вы правильно пришли, замечательно, у Хассана вы найдете все, что вам надо… — затараторил он.
— Мы не покупать, — прервала я словесный поток, — нам нужно продать кое-что.
— Извините, госпожа, я ничего не покупаю, я продаю, — поскучнел Хассан.
Я протянула ему кольцо.
Хассан словно нехотя посмотрел на него.
— И что вы за него хотите? — спросил он, изо всех сил скрывая свой интерес.