Сладкая улыбка зависти
Шрифт:
– Пойдём скорее, граф хочет тебя видеть, – сказала Минкина, схватив Наталью за руку. – Я уже за тебя словечко замолвила, теперь соглашайся на всё, чего он потребует: наш батюшка страсть как не любит, чтобы ему перечили или вопросы задавали.
Женщины перешли двор и поднялись на крыльцо грузинского дворца. Чувствовалось, что он построен совсем недавно: стены пестрели ярким штофом, на расписных потолках по голубому небу летали греческие богини и кувыркались амуры, да и вся обстановка – мебель красного дерева, ковры, гардины и люстры – была явно новой и,
«Вот уж братцу повезло, – с привычной завистью оценила Наталья, – надо же как – из грязи в князи! Сейчас бы двадцать душ крепостных на троих братьев делил, если б вовремя наследнику престола на глаза не попался».
Минкина ввела Наталью в большую комнату, где за огромным столом сидели двое: Аракчеев и растерянный подросток. Мальчика, которого Минкина с гордостью именовала дворянином Михаилом Шумским, гостья уже видела. Он был довольно миловиден, но совсем не походил ни на жгучую брюнетку Настасью, ни на Аракчеева.
Наталья прошла вслед за Минкиной к столу. Метресса низко поклонилась Аракчееву и доложила:
– Вот, батюшка, ваше сиятельство! Привела родню вашу. Сестрица письмо от маменьки вам привезла.
– Здравствуйте, кузина, – любезно изрёк Аракчеев, указав гостье на стул. – Которая из моих тёток приходится вам матерью?
– Прасковья Ветлицкая, ваше сиятельство, в замужестве Дибич. Тётушка Елизавета Андреевна, когда я у неё гостила, была так добра, что дала мне рекомендательное письмо к вам.
Наталья протянула графу конверт и замолчала, скромно потупив глаза.
– Прочту после, – решил Аракчеев, откладывая конверт в сторону. – Давайте обедать, и вы мне сами расскажете, как и где жили и чего хотите теперь.
Сикорскую усадили за стол рядом с графом – напротив испуганного мальчика. По знаку Минкиной слуги начали разносить блюда, сама фаворитка скромно стояла у двери, всем своим видом изображая покорность и раболепие. С собачьей преданностью ловила она взгляды Аракчеева, но, на вкус Сикорской, явно перебарщивала. Впрочем, Аракчеев казался вполне довольным.
«Вот так и нужно к сильным мира сего подлизываться, – поняла Наталья, – льстить без меры да изображать ежеминутно преданность и раболепие. Если такая деревенщина, как Настасья, смогла устроиться, я – дворянка – должна достичь большего».
До каких высот она собирается взлететь, Сикорская пока не знала, главное – попасть ко двору.
– Расскажите о себе, кузина, – предложил Аракчеев, и Наталья заметила, как сидящий напротив мальчик явно повеселел, ведь его грозный отец перенёс своё внимание на кого-то другого.
– Наша семья жила в Лифляндии. Батюшка уже умер, а мама с двумя моими сёстрами до сих пор там живёт. Я была замужем, но мой супруг умер и мне пришлось вернуться на родину предков. Ваша драгоценная матушка приютила меня, она же посоветовала просить ваше сиятельство о милости – определить меня на место фрейлины при царском дворе.
– Но эта ваканция – лишь для девиц! Таков порядок, а вы уже были замужем.
– Я слышала, что при дворе имеются и другие возможности, –
– Нужно подумать, – спокойно заметил Аракчеев, разрезая бифштекс. – Это будет стоить мне больших хлопот. Дамы – существа тонкие и донельзя суеверные, и обе императрицы не исключение: вдовы среди царской прислуги не в чести. Н-да, сложно будет, но, раз мы – родня, придётся мне постараться.
– Я отслужу! – уловив намёк, поклялась Сикорская. – Всё, что нужно вашему сиятельству или кому-то из родных, делать буду с радостью. Родня для меня – всё!
Аракчеев милостиво кивнул и вынес решение:
– Я рад, что вы так преданы семье. После обеда я напишу письмо матери, поезжайте к ней. Я дам денег, пусть вам сделают новый гардероб, а через месяц приезжайте в столицу – в мой дом на набережной Мойки. Там и поговорим.
Сообразив, что пора откланяться, Сикорская поднялась, льстиво отблагодарила хозяина дома за проявленное к ней участие и отправилась собирать вещи. В дверях она заметила, как Минкина явственно подмигнула и тут же вновь скромно потупилась. Уезжала Наталья на заре, к задку её экипажа привязали большой сундук с подарками для Елизаветы Андреевны, а на дне баула самой Сикорской лежал отрез тёмно-синего бархата, подаренный на прощание Минкиной.
– Давай, подруга, приезжай в Петербург, там и встретимся, я ведь зимой в столице живу, – шептала Настасья, обнимая на прощанье Сикорскую. – А коли затоскуешь, сюда давай, я тебя повеселю.
– Спасибо за все! – впервые в жизни искренне поблагодарила кого-то Наталья. – Я обязательно приеду. Как всё с местом устроится, так и жди…
Но выполнить своё обещание Сикорская не смогла. Прибыв в столицу, она узнала от Аракчеева, что тот раздобыл для неё место камер-фрейлины с обязанностью надзирать за гардеробом императрицы Елизаветы Алексеевны и что взамен «дорогой кузине» придётся сообщать своему благодетелю мельчайшие подробности того, что происходит в покоях государыни.
Сопровождая Елизавету Алексеевну в больницы и богадельни, Наталья подслушивала разговоры, следила, с кем говорит императрица и кого отличает. Перебрав царские наряды, новая камер-фрейлина с удивлением обнаружила, что Елизавета Алексеевна очень скромна, подолгу носит одни и те же платья, а все положенные ей средства отдаёт на нужды неимущих. Наталью приставили следить за ангелом!
Сначала Сикорская думала, что «кузен» быстро потеряет к ней интерес и перестанет спрашивать доклады, но Аракчеев каждый вечер присылал к условленному часу своего человека и забирал Натальины писульки. Вот и сегодня до отправки донесения оставалось менее часа, а писать было нечего. Императрица приняла лишь одного человека – светлейшего князя Черкасского, да и то – визитёр пришел просить о месте фрейлины для своей сестры. Наталья вспомнила чеканную красоту лица гостя и его высокую фигуру. В гусарском мундире князь был изумительно хорош.