Сладкая жизнь

Оранская Анна

Вот тогда они как-то махнули прилично, Кореец и рассказал. И Андрей слушал внимательно, удивляясь откровенности всегда скрытного кореша. Про то, как тот рано начал заниматься боксом, поняв, что это единственный способ свалить из заброшенного городишки. Про то, как по вечерам после тренировок шатался по разбитым и стремным улицам во главе компании таких же пацанов — отличаясь от них не только тем, что был сильнее, умнее и хитрее, за что и стал главным, но и тем, что они курили вовсю с малолетства и жрали водку, а Кореец не пил, для него бокс был важнее. Недаром стал чемпионом России среди юниоров.

Генка рассказывал еще, что девок любил и они

его, а женился на однокласснице. Которая привлекла именно тем, что не трахалась ни с кем, что училась хорошо — словом, была другая. Прямо сразу после окончания школы и женился. А денег не хватало — ну и связался со взрослыми уже бандитами, которые давно к себе звали. Тем более что боксу это не мешало, они поощряли только, что пацан не водку жрет, а в зал ходит. А потом сел Генка — стоял на стреме, когда магазин брали, а мимо дружинники шли, ну и докопались. Он их и уложил в два удара — а один помер потом.

Выяснилось, правда, что под градусом приличным были мусорские помощники, и мусора, просекшие, в чем дело, Корейца вообще предлагали отпустить, если сдаст тех, кто магазин взял. Но тот, понятно, в несознанку — и девять лет в итоге, от звонка до звонка. В авторитеты вышел — вор, выходя, его смотрящим сделал, тоже на вора прикинуться предлагал, рекомендации давал. Видать, родственную душу увидел — а Корейцу хотя и близки были понятия, но все же решил, что, раз сел молодым на такой срок, надо хоть после зоны хорошо пожить, для себя лично. И мотанул домой. И за старое взялся. И чуть-чуть опять не попал через пару месяцев, еле свалил. И толком-то жить начал уже здесь, в Москве, после того как с Вадюхой случайно познакомился.

А он, Андрей, ему начал про слюнявое детство лепить, про бабушкины подарки. Лажанулся, в натуре.

Кореец молча потянулся за бутылкой «Короны». Андрей специально пацанов озадачил, помня, что Генка его в Штатах пил. Генка, впрочем, не особо выпить-то любитель — но пиву даже обрадовался, видно, озверел уже от лежания, уколов и таблеток и особой еды, всякого мягкого, протертого, жидкого. И бутылку опустошил в два глотка, потянувшись к новой. Их у него штук пять у кресла стояло — все заранее открытые, у каждой лимон в горлышке, по-американски так.

— Проверь пацанов — если эти пробили, могут заявиться сегодня…

Андрей кивнул охотно — минут двадцать уже искал повод выйти, и тут он наконец появился. Но, оказавшись за дверью, пошел не к выходу, а наверх, в комнату, в которой обосновался, как только переехали сюда. Быстро достал из кармана висевшего в шкафу пальто пакетик, сложил пополам стодолларовую бумажку, повозился чуть-чуть, действуя аккуратно и быстро, вставил ее в ноздрю, зажимая другую и делая резкий вдох. И так же быстро повторил операцию. Доза, конечно, была невелика, пары дорожек хватало минут на двадцать — тридцать кайфа, но кокс всегда накладывался на спиртное, усиливая эффект. А к тому же куда было торопиться — вся ночь впереди. По крайней мере сейчас, после дозы, давшей, как всегда, резкий подъем, показалось, что спать он сегодня не будет, а отметит праздник как полагается.

— Ну что, Голубь, тишина?

Пашка Голубь, здоровенный бычина, прибившийся к Андрею еще в девяносто первом, можно сказать, самый первый боец его личной бригады, осклабился.

— Да полный порядок. Пацаны там, в домике гостевом, оттуда до ворот ближе, видно лучше, а я тут с Мелким. Он жрать готовить пошел — повар такой, что в любом ресторане с руками оторвут. Да ты не волнуйся, сам знаешь — через забор х…й перелезешь, да

и в ворота так не войдешь, если кто сунется, перешмаляем только так.

Дом и правда был как крепость — к тому же обнесен двухметровым, а то и повыше, каменным забором. Так что беспокоиться было не за что — но Кореец всегда говорил, что лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Смотри только, чтоб не нажрались.

— Обижаешь, пацаны дело знают.

— Ладно, в двенадцать по соточке махнем. А завтра возьмешь их и съездишь куда-нибудь отметишь. Только дел не натвори, знаю я тебя…

Он подмигнул Голубю, пошел обратно к комнате Корейца. Время было только пол-одиннадцатого, а такое ощущение, что глубокая ночь. Может, потому, что в доме тихо — в девять еще отпустил восьмерых, решив, что семи человек для охраны хватит. Плюс он сам еще и Кореец — точно хватит. Это было бы, конечно, лишнее, если бы кто рискнул, — на стрельбу менты бы приехали, и объясняй им потом, кто и зачем сюда лез. Ни автоматов, ни гранат не нашли бы — все вроде под рукой, но спрятано так хитро, что хер найдешь, предметный шмон нужен. Но внимание привлекать все равно нечего. Да плюс Генка раненый — по нему, может, и не просечешь, может, болеет, но в комнате столько всякой херни медицинской, что сразу понятно. Не, ну их, мусоров, подальше — хер отвяжешься быстро. Даже если бабок дашь, они ж на стрельбу реагировать обязаны. А уж если завалить кого из тех, кто полезет — вообще зае…ешься отмазываться.

Впрочем, сомнений в том, что сюда никто не полезет, почти не было — ну не идиоты же. Поэтому в девять сказал пацанам, чтобы ехали — и завтра к девяти вернулись, а лучше пораньше. И Наташку отпустил — до двенадцати Сама сказала, что ей только к родителям съездить, чтобы не беспокоились, а больного, в смысле Генку, она на ночь оставить не может. Он еще подумал, что молодец телка — дал бабок на тачку, чтобы обратно вернулась, до Москвы-то ее пацаны докинули. А сейчас при мысли о Наташке испытал возбуждение — кокаин всегда так действовал, что жутко трахаться хотелось. Даже мысль о том, что она здесь не для траханья, а по работе и что ему худые нравятся, а не такие, как она, в голову не пришла.

— Слушай. А я вот все думаю… — произнес, возвращаясь и падая в кресло напротив, беря стакан с виски и делая глоток. Через полчаса после дозы начинался спад, и усталость легкая чувствовалась, и подъем сменялся если и не падением, то по крайней мере расположенностью к философским размышлениям, но никак не к действиям. — Второго три года уже будет — прикинь. И два как Ольку…

— Ты, когда поедешь, пацанов побольше возьми, — неожиданно жестко произнес Кореец. — Ху…вые шутки, Андрюха, — мотаешься х…й знает где, подставляешься ведь, а дело с серьезными людьми имеем. Это со мной они облажались, а второй раз не ошибутся.

Он вспомнил узкую дорожку, ведущую к Аллиному подъезду вдоль длинного дома — еще в первый раз показавшуюся ему ловушкой, потому что заканчивалась она тупиком и при всем желании никуда там на тачке не деться. Натуральная ловушка. С Демьяна Бедного сворачиваешь на боковую улочку, обсаженную деревьями, такими разросшимися, что даже зимой за каждым спрятаться можно — а там еще поворот и по дорожке до самого конца. Если захотят завалить и будут пасти — лучше места не придумаешь. Подстерегут, когда от нее выезжает, у начала дома или у выезда на ту улочку, что к Демьяна Бедного ведет. Там пусто, машин никаких, людей мало, деревья вокруг. Ладно, пусть попробуют — тем более ездить туда смысла больше не имело.