Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

Вяземский Юрий Павлович

Впрочем, ввиду позднего часа паломников было немного. Сперва подошла пешая группа человек из десяти, затем появился караван с десятью ослами. Те, что с ослами, повернули на юг, а пешие покорно побрели по камням на север и скоро пропали за поворотом стены.

Из мрака Яффских ворот тогда вышел молодой человек в фиолетовой мантии и быстрым шагом, подобрав длинный подол, направился к развилке. Это был Аристарх — начальник отдела по борьбе с антиримскими настроениями.

Следом за ним из сумрака на свет выступил человек лет шестидесяти в белом тюрбане и белом талифе с кистями — отец Натан, священник первой череды и министр

внешних сношений. Но он не пошел за Аристархом, а, сделав несколько шагов, остановился.

Скоро к нему подошли и встали рядом еще два человека. Один не то чтобы низкорослый, но очень широкий и плотный, почти квадратный, с такой же почти квадратной головой и небрежно одетый. Другой — статный, величавый, одетый в виссон и порфиру, причем пурпурный цвет его мантии был заметен и выделялся даже в слабом лунном свете.

Следом за этими двумя тотчас же выдвинулись из мрака ворот еще несколько. Они растеклись полукругом и угрожающе замерли так, как умеют выдвигаться и замирать только охранники. Уже по этому можно было уверенно заключить, что один из двоих — первосвященник, и, пожалуй, тот, кто в порфире и в виссоне.

Все трое молча стояли друг подле друга, глядя на запад, а со стороны развилки на них медленно наползал лунный свет.

Он почти добрался до ног стоявшего чуть впереди отца Натана, когда стражники на развилке вдруг подхватили копья и бросились бежать в сторону ворот, а за ними устремился было Аристарх, но чуть не упал, забыв подобрать полы своей мантии. Слышно было, как он сперва выкрикнул проклятие, а затем, задрав подол почти до колен, вприпрыжку кинулся догонять бежавших.

Авва Натан радостно улыбнулся и посмотрел на квадратного господина. А тот обернулся на охранников. Одного его взгляда было достаточно, чтобы те свернули свой полукруг и исчезли во мраке ворот. Ни один меч не брякнул.

Но когда стражники с копьями, пробежав мимо стоивших, добрались до ворот, шума и стука в гулких воротах было достаточно.

— Едут! — подбегая, объявил запыхавшийся Аристарх.

Никто ему не ответил. На него даже не посмотрели.

Первосвященник взял под руку широкого и плотного начальника и стал прогуливаться с ним вдоль стены: десяток шагов в одну сторону и десяток шагов — в другую. За ними шел Натан, а следом — Аристарх. Когда двое поворачивали, Натан с Аристархом расступались и пропускали их, а потом сперва шел Натан, а Аристарх замыкал шествие.

И все хранили молчание.

Развилка была на пригорке. Дорога на запад примерно стадию шла ровно, а затем ныряла в низину. И эта низина с развилки была видна, а от ворот — не просматривалась. Так что гулявшие вдоль стены заметили всадников, когда те вынырнули из-за бугра и оказались почти у самой развилки.

Ехали короткой рысью, а на развилке, сократив коней, предусмотрительно перевели их в шаг. Лошади были германские: густогривые, коротконогие и очень выносливые. Всадников было три ряда: по три человека в ряду, то есть девять человек в общей сложности.

Судя по посадке — отборные кавалеристы. Судя по доспехам, перьям на шлемах и львиным мордам на груди — римляне. Всадники переднего ряда, а также всадники с боков в руках держали горящие факелы.

Сразу же обращал на себя внимание всадник, ехавший в середине конного квадрата. Во-первых, он был на голову выше остальных кавалеристов. Во-вторых, львиные морды его доспехов были серебряными,

а не медными, как у его попутчиков, и перья на шлеме были орлиные, и гребень шлема был густо ими утыкан. В-третьих, на нем единственном был багряный плащ офицера. Наконец, казалось, что семь факелов горят лишь для того, чтобы освещать его мужественное лицо и его доблестную фигуру, так как равнина и дорога были ярко освещены луной, и в этом желтом сиянии свет факелов был тускл и напрасен.

Гулявшие вдоль стены, похоже, не заметили кавалькаду. Во всяком случае, едва римляне показались на развилке, первосвященник и его свита в очередной раз развернулись и направились в сторону Навозных ворот, но с таким расчетом, чтобы вернуться и оказаться возле Яффских ворот именно в тот момент, когда туда подъедут всадники. Молчавший до этого первосвященник вдруг начал о чем-то оживленно беседовать с квадратным своим спутником, и их примеру тотчас же последовали отец Натан и Аристарх.

Казалось, первосвященник так увлекся беседой, что конников заметил в самый последний момент и, если бы передний ряд вовремя не остановился, прямо-таки угодил бы под копыта лошадей.

Вздрогнув от неожиданности, первосвященник резко оттолкнул от себя широкоплечего, воздел руки к небу и воскликнул:

— О, Господи! Как ты меня напугал!

Голос у первосвященника был редкостный — бархатный, глубокий и проникновенный бас. Такой даже у актеров редко услышишь. И фразу свою первосвященник произнес не на арамейском или греческом, а на латыни. И так составил фразу, что было непонятно, к кому он обращается: к Господу Богу или к господину, который вдруг приехал и так его напугал.

Никто из римлян ему не ответил. Всадники переднего ряда обернулись и бросили вопросительные взгляды на своего рослого начальника. Тот в свою очередь покосился на воина, который был у него с правой стороны.

И именно к этому правому воину во втором ряду обратился теперь первосвященник, торжественно произнеся:

— Приветствую тебя, владыка! Желаю здравствовать и добро пожаловать в Священный Город!

Тот, на которого смотрели и к которому обратился первосвященник, одет был в солдатские доспехи, и меч у него был простой, и бляшки на портупее были медными. И выглядел он моложе своих товарищей — лет двадцать пять ему можно было дать, никак не более того. Лишь опытный взгляд по некоторым признакам мог определить, что этот юнец держится в седле, пожалуй лучше своих спутников: прямая и расслабленная спина локти красиво прижаты к телу, повод в постоянном контакте со ртом лошади, носок смотрит вверх, а пятка — вниз. По внешнему же виду он походил на ординарца центуриона или префекта конницы, того рослого, бывалого и мужественного командира, который находился в центре кавалькады.

В ответ на приветствие первосвященника лицо этого якобы ординарца капризно скривилось. Юный римлянин сперва прищурился, затем поднял брови так сильно, что шлем сдвинулся к затылку, вытянул вперед руку с факелом, словно хотел получше разглядеть стоявших перед ним пешеходов, и на ломаном греческом воскликнул:

— Аристарх? Это ты? Ты что тут делаешь, радетельник римлян?

Тот, кого он первым заметил и к кому обратился, просиял весь от радости, рванулся вперед из-за спины отца Натана и хотел было что-то сказать, но вовремя спохватился, испуганно посмотрел на первосвященника и закрыл рот.