Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

Вяземский Юрий Павлович

— Научу, если прикажешь. Но это старая мнемотехника. Молодежи не нравится, — глядя в сторону дворца, обиженно ответил Максим и так же обиженно спросил: — И какие важные детали я, по-твоему, пропустил в своем комментарии?

— И вот еще, — продолжал оправдываться Пилат. — Ты очень ловко подметил, что первое кушанье «хозяину» подали «на медном блюде», второе — «на серебряном», а третье — «на золотом». А кто подавал, не истолковал.

— Как это, не истолковал? Разве я не сказал тебе, что «малый в сапогах» — это тот самый центурион, который на Планазии

умертвил Агриппу Постума?

— Я не о том, — растерянно произнес Пилат. — Ты помнишь, что первую «закуску» во сне подает сам «повар», вторую — уже специальный прислужник, а «повар» стоит и комментирует? При третьей перемене уже двое работают — один разносит блюда, а другой разливает вино. В четвертой — уже трое слуг крутятся и работают. В пятой — еще один добавляется — «кравчий».

— И что тут особенного?

— То, что штат у «повара» возрастает и увеличивается от блюда к блюду. И слуги эти всё больше и теснее опекают «хозяина» и его гостей, а «повар» от него как бы постепенно отдаляется. И в третьем эпизоде «повар» уже во «всаднической тоге». А при четвертой перемене — «увенчан греческим венком из сельдерея».

— И что тут удивительного? Коль скоро мы договорились понимать под «поваром» Сеяна, естественно и логично, что аппарат первого помощника и, можно сказать, первого друга цезаря год от года усиливался и расширялся.

— Вот то-то и удивляет меня, что ты только тогда на это обратил внимание, когда я тебя к этому подвел, — тихо и совсем уже растерянно признался Пилат.

Максим молчал, разглядывал пальцы и на Пилата не смотрел.

— Венок ведь из сельдерея тоже пропустил, — вдруг почти с ужасом произнес префект Иудеи.

— И что из этого? — сердито спросил Максим.

— Он спрашивает! — в отчаянии воскликнул Пилат. — Он, тонкий знаток различных религиозных символов и великий толкователь самых двусмысленных политических знамений, он, Корнелий Максим, который только что просветил меня и объяснил, что душистый сельдерей означает посвящение в Великие Элевсинские мистерии, в которые когда-то посвящен был сам Геркулес… — Не окончив фразы, Пилат перестал восклицать и заговорил тихо, спокойно и коротко: — Смотри. В Масиллии при загадочных обстоятельствах умирает Луций Цезарь. Через два года гибнет от раны Гай. Потом убивают Агриппу — последнего сына Юлии. И сама Юлия гибнет. А «повар», то есть Сеян, выходит к гостям в «венке из сельдерея»… В какие мистерии его посвятили? И кто посвятил?!

Максим поднял глаза и посмотрел на Пилата так, как обычно смотрит человек на человека, ничего специально не разглядывая и свое разглядывание не подчеркивая.

— Я не знаю, в какие мистерии его посвятили, — скучным голосом ответил Максим. — И совсем не уверен, что этот венок у «повара» на голове означает именно посвящение.

— А что, по-твоему, означает? — быстро спросил Пилат.

Лицо Максима стало как будто обиженным, но в карих глазах не было ни малейшей обиды; в них зарождалось удивление, пока очень легкое и малозаметное.

— Всего не истолкуешь, — сказал Максим. — Если прикажешь, давай снова вернемся в самое начало и вместе попробуем толковать.

— Обязательно вернемся! — поспешно согласился

Пилат. — Но не к Юлии и ее выродкам, а к Германику, которого ты так бегло и поверхностно пытался истолковать, что я, честно тебе говорю, чуть было не обиделся на тебя…

— А ты спрашивай о том, что тебя интересует, и я постараюсь тебе ответить, — сказал Максим, всё с большим удивлением глядя на Пилата и теперь уже без обиды на лице.

— Германика кто убил? — прямо спросил Пилат.

— Во сне? Или на самом деле? — Максим грустно улыбнулся.

— «На самом деле» — мы никогда этого не узнаем. На самом деле можно знать только тогда, когда сам при этом присутствовал.

— Ну да, — кивнул головой Максим и устало спросил: — А ты разве не знаешь, что я присутствовал?

— При чем присутствовал? — Пилат нисколько не удивился.

— Присутствовал при осмотре тела покойного. Никаких признаков отравления не было обнаружено.

— Значит, умер естественной смертью?

— Так именно выглядело. Ни малейших следов яда… Со мной, кстати, был один старик — из Египта, давнишний сотрудник моего отца, крупнейший специалист в области отравлений, едва ли не лучший на всем Востоке.

— Значит, не Пизон отравил? — спросил Пилат.

— Я ж говорю: никаких следов. И потом…

— Что «потом»?

— Пизон всегда действовал открыто… Отменить приказы Германика — запросто. Возразить самому цезарю — тоже мог и не раз возражал. Слишком высокого был о себе мнения. И никого никогда не боялся… Тайные отравления — не его жанр. Помню, однажды выхватил меч и на глазах у когорты почти пополам разрубил войскового трибуна…

— Ты был знаком с Пизоном?

— Разумеется. Отец мой, Афраний Максим, возглавлял тогда службу безопасности при наместнике Сирии. То есть при нем, Гнее Пизоне Старшем. Они очень тесно сотрудничали. Я был при отце заместителем.

— Отца твоего конечно же отстранили от должности?

— Его наградили обширным поместьем неподалеку от Селевкии, а на его место поставили меня, его сына. Старик остался доволен… Да, в общем-то отстранили. У нас тогда много голов полетело из тех, кто был близко знаком с Пизоном. А те, кто дружил с Германиком, резко возвысились.

— Надолго ли? — спросил Пилат.

— Года на два — на три. Потом их стали убирать с постов. Еще быстрее, чем до этого возвышали.

— Вот это уже толкование! — с одобрением в голосе воскликнул Пилат, при этом голубые глаза его стали сереть и не было в них никакого одобрения.

— А что нам сон говорит? — спросил префект Иудеи.

Максим заглянул в тарелку, слегка тронул петушью косточку и тут же положил обратно.

— Тут несколько деталей обращают на себя внимание, — начал начальник службы безопасности. — Во-первых, «повар» говорит, что «кравчий только делает вид, что режет кабана, который на самом деле другими разделан». Но кто эти «другие» — об этом ни слова не сказано. Bо-вторых, перечисляются различные, так сказать, прегрешения Германика и, в частности, то, что он, не получив разрешения у цезаря, отправился в Египет. В-третьих, поминаются какие-то «славные охотники», которые, дескать, погибли или пропали без вести, — понятия не имею, кто это такие… Вот вроде и всё.