Сладкий сон АСМР
Шрифт:
– Вы в порядке? – спросила Тори, делая вид, что не заметила ни лекарства, ни того, как его быстро спрятали.
Она вообще не подозревала, что в квартире есть сердечные препараты. А в аптеку Тори ходила сама, уборщице Вира не доверяла покупку лекарств. Странно. Все, с тех пор, как пропала Леська, выглядит странным. Словно подруга держала, смыкая, тяжелые шторы, скрывающие истину, а теперь ткань разошлась, и за ней открылся настоящий мир, о котором Тори ничего не знала.
– В порядке, да, – Вира кивнула, сдвинув брови к переносице, что придало ей вид, не допускающий ни малейшей возможности ее пожалеть.
– Я
– Завари, пожалуйста, чай, – попросила Вира. – Пусть сегодня будет белый улун.
Тори предпочитала настоящий кофе, сваренный в турке, и чай из пакетиков, который пила Вира, казался девушке весь на один вкус, но она послушно покупала для работодательницы целую кучу разноцветных коробочек с этими самыми пакетиками.
Сейчас она нашла среди них белый улун и добросовестно залила квадратик кипятком.
– Что ты хотела знать о Дине? – спросила Вира, давя на пакетик маленькой ложечкой.
Прозрачный кипяток спазмами окрашивался в бледно-желтый цвет. Дави-не-дави, гуще не будет.
– Вы знали о том, что у нее был особый поклонник? – сразу взяла быка за рога Тори. – Человек, который любил ее всю жизнь?
– Ты о… – Вира тоже не стала рассусоливать. – О том, кого Дина звала Лешиком?
– Алексей Георгиевич, – кивнула Тори. – Наверное, это он.
Ей сложно было представить, что кто-то зовет «Лешиком» импозантно-красивого мужчину в возрасте.
– Он работает в какой-то странной фирме. Они изучают явление под названием «АСМР». Но дело, впрочем, не в этом. Я узнала, что Алексей Георгиевич еще со школы пытался помогать Дине Егоровне. Леськи и в проекте не было, когда они познакомились.
– А почему тебя это так интересует? – покачала головой Вира. – Ты думаешь, он может знать, куда пропала Олеся?
Разбивая внезапную надежду во взгляде работодательницы, Тори вздохнула.
– Он не знает. Я уже встречалась с ним. Тут другое… Когда они познакомились, Дина Егоровна училась в медицинском колледже и жила в общежитии. Она явно приехала в чужой город, но откуда? Ничего не неизвестно о ее корнях. Я подумала… Может быть Леська узнала что-то о бабушке там или тетке какой, решила после развода отдохнуть у родных. Вы случайно не знаете, откуда Лесина мама?
Вира задумалась.
– Она не любила говорить о прошлом. Дина вообще не любила говорить…
Тори кивнула, вспомнив хрипы и стоны, которые с трудом вырывались из Леськиной мамы, когда ей нужно было о чем-то сообщить.
– Алексей Георгиевич рассказал, что Дина Егоровна словно всю жизнь убегала от кого-то. Боялась.
– Возможно, – согласилась Вира. – Мы, знаешь ли, больше на тему общей болячки общались. Она никогда даже об аварии, в которой потеряла способность передвигаться и нормально говорить, не рассказывала. Дина всегда ставила стену между собой и даже очень близкими людьми. Она и Олесе, судя по всему, ничего о своих корнях не намекнула. Наверное, оберегала от чего-то. Подожди…
Она сосредоточенно нахмурилась, словно тщательно перебирала в себе страницы памяти. Тори покосилась на чашку с белым улуном. Чай, конечно, давно остыл. Она уже приподнялась, чтобы сделать Вире новый, когда та очнулась, вынырнув из воспоминаний.
– Один раз Дина обмолвилась. «У нас в…»… Как же там? Нежное такое
Вира виновато развела руками.
– А что у них там? – Тори опять села, позабыв о намерении освежить чай.
– Так не договорила. Я ей, кажется, рассказывала о том, какое вкусное мороженое в конце восьмидесятых в нашем городе продавали. Она тоже принялась вспоминать.
– Вы любили мороженое? – удивилась Тори.
Она слышала об этом в первый раз.
– Я вообще была жуткая сладкоежка, – улыбнулась Вира. – Пришлось отказаться от сладкого, когда попала в инвалидную коляску. Двигаюсь мало, меня бы уже разнесло вширь сверх всякой меры. А мне, деточка, в любом положении хочется выглядеть привлекательно. Я же – женщина.
– Жаль, что вы не разобрали название этого «лебедя», – вздохнула Тори.
– Тогда это не казалось мне важным. Если человек о чем-то не хочет говорить, то он имеет на это право, я считаю. Лезть в душу без мыла – не в моих правилах.
– Ну да, – Тори согласилась. – Знать вы не могли. И Дину Егоровну и в самом деле понять было довольно сложно. Кстати, Алексей Георгиевич говорил, что до трагедии она с ума сводила волшебным голосом. Завораживающим. Он поэтому и занялся феноменом таких тембров. Хотел разобраться, как вернуть звучание, если Дина Егоровна вылечит связки. Он в это свято верил. Так влюбился в ее голос когда-то, что всю жизнь этому и посвятил. Хотя, насколько я понимаю, он наукой занимается, а как только дело касается Дины Егоровны, у него всякое рацио отключается. Начинается просто сплошная мистика с эзотерикой.
– Мистика… – задумчиво протянула Вира. – Знаешь, мне вот это вот все сейчас явно напоминает образ русалки-сирены. Манящий голос прекрасной девы. Но… Тот, кто слышит ее пение, бросается в воду и, в конце концов…
Она неожиданно замолчала.
– Погибает? – продолжила Тори. – Как Алексей Георгиевич?
Ну, жизнь в переносном смысле у нейроанатома и впрямь почти пошла под откос.
– Возможно, не только он один, – вдруг серьезно сказала Вира. – Если мы подумаем в этом направлении, то окажется, что в юности Дины произошла какая-то странная история. Довольно трагичная и судьбоносная, раз ей пришлось всю жизнь скрываться от кого-то. Все такие истории заключаются в трех «К»: кровь, кровать, кошелек. Деньги здесь не при чем…
Тори кивнула. Дина Егоровна и деньги? Они никогда рядом не лежали.
– Остается кровать и кровь. То есть любовь и смерть. Возможно и то, и другое вместе.
– И что это могло быть? – Тори искренне не понимала.
Виру уже несло в любимом ей направлении. Никто из знакомых Тори, конечно, так глубоко не жил в мифах. И никто не так явно не сплетал настоящее со сказочным прошлым. Вира словно жила на стыке двух, на первый взгляд, совершенно параллельных миров.
– По мотивах легенд, на которые накладывается образ сладкоголосой девы, кто-то мог разбиться о скалы, ринувшись в поток прекрасной песни. В аллегорическом смысле, конечно. Мы не знаем, какой Дина была в юности, но судя по безумной любви, которую через всю жизнь пронес ее «Лешик», явно очень особенной.