Сладкое возмездие (Правосудие во имя любви)
Шрифт:
– Прекрасно, – улыбнулась Кейт одними губами. – Приступы, можно сказать, прекратились.
Энджи придвинула ей попкорн:
– Бери побольше. Я всегда говорю: помогает от всех болезней.
– Будем надеяться.
Роберта вздохнула, переводя взгляд с дочери на ее подругу:
– Энджи, ты ей сказала?
Кейт застыла, не донеся ложку до рта. Невеселый тон Роберты предвещал дурные вести.
– А что такое?
Энджи нехотя ответила:
– Мы переезжаем.
Кейт открыла рот от неожиданности.
– Переезжаете? Куда?
– В
Кейт выронила ложку.
– Не может быть…
– Послушай, не сходи с ума. – Энджи вскочила и обняла ее. – Ты сможешь у нас бывать хоть каждый день. До Нью-Браунфелса рукой подать: час езды на машине.
Роберта сжала похолодевшую руку Кейт:
– Наш дом для тебя всегда открыт. Ты мне как вторая дочь.
– Как же… как же так… – Кейт поняла, что судьба нанесла ей еще один удар.
– Мне предложили место старшей медсестры, – объяснила Роберта. – Это завидная должность, от нее нельзя отказываться.
– Да, конечно. – Кейт умом понимала Роберту, но сердце ее кровоточило. Ей было страшно представить, во что превратится ее жизнь, когда рядом не будет Энджи.
– Кейт, дорогая моя девочка, – снова заговорила Роберта, – больше нельзя откладывать. Надо сказать родителям о ребенке. Теперь я настаиваю на этом.
Кейт даже не пыталась смахнуть слезы. Какие еще испытания готовит ей жизнь?
– Обещай мне, что поговоришь с ними.
Кейт глубоко вздохнула и выпрямилась, но ее глаза наполнились страхом и скорбью.
– Обещаю, – только и сказала она.
«Наберись храбрости, – шептала себе Кейт, – ты же обещала миссис Стрикленд».
Но как она ни старалась собраться с силами, все было без толку. Ей вспомнился библейский пророк Даниил, которого бросили в ров со львами. Наверное, ей было бы легче ступить в ров со львами, чем войти в кухню, где мать готовила ужин. Отец еще не вернулся с поля.
Кейт не видела Энджи уже две недели. Роберта получила желанное место, не мешкая продала дом и уехала с дочерью в Нью-Браунфелс. Энджи нравилась новая школа, Роберте нравилась новая клиника. Кейт радовалась за них обеих, но невыносимо скучала. За это время она выплакала все глаза.
Она помнила о своем обещании. Отступать было некуда. Через шесть месяцев ребенок должен был появиться на свет.
Она решила для начала поговорить с матерью наедине, чтобы заручиться ее поддержкой. Решение далось ей нелегко: Мейвис подчас вела себя непредсказуемо.
Кейт переступила порог кухни и остановилась, чтобы собраться с духом.
– Мама, – окликнула она.
Мейвис помешивала в чугунке горох. При виде дочери на ее изможденном лице мелькнуло подобие улыбки.
– Я-то думала, ты уроки учишь.
– Уже выучила. Помочь тебе с ужином?
– Нет, у меня все готово.
– Мама, мне надо тебе сказать одну вещь.
Мейвис прищурилась:
– Неужели двоек нахватала? Смотри, отец тебе задаст.
– Нет, с учебой все в порядке.
– Так в чем же дело?
– Мама,
Половник с грохотом упал на плиту. Мейвис обхватила себя руками и издала тихий, сдавленный стон.
– Мамочка, что с тобой? – Кейт бросилась к ней, чтобы усадить на колченогий стул, а потом опустилась перед ней на колени.
Мейвис в ужасе смотрела на дочь.
– Как ты могла? – твердила она. – Как ты могла?
Кейт готова была провалиться сквозь землю. Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать в голос. Пути назад были отрезаны. Оставалось пройти через эту пытку.
– Прости меня, мамочка… – У Кейт перехватило дыхание, и она не сразу смогла заговорить снова. – Умоляю тебя, не сердись.
– Ой, доченька моя, – причитала Мейвис, раскачиваясь, словно заведенная.
Кейт слышала, как хлопнула задняя дверь и в коридоре раздались тяжелые шаги. Она замерла от ужаса, хотела подняться, но ноги не слушались ее.
В дверях показалась массивная фигура Эммитта Колсона. В его присутствии и без того небольшая кухня стала совсем тесной. Повисло грозовое молчание: было слышно, как бьются сердца. Неизвестно, чье стучало громче: израненное сердце Кейт или полное ужаса сердце ее матери.
– Почему ужин не подан? Чем вы тут занимаетесь?
Сама не зная как, Кейт поднялась на ноги и прильнула к матери, коченея от страха.
В глазах отца метался бесовский огонь. Слова звучали невнятно. Лицо раскраснелось. Неужели он опять пил? Кейт не впервой было видеть такое его состояние. Если он еще не приложился к бутылке, то не замедлит это сделать. Пытаясь совладать с собой, Кейт невольно посмотрела на его рабочие брюки, в которых он собирался сесть за стол: они были заляпаны грязью и застарелыми объедками. Кейт отвернулась. Ее мутило.
Мать с отрешенным выражением лица поднялась со стула.
– Вроде ты сегодня пораньше?
– Ну и что с того? Могу я узнать, что происходит в моем доме?
– Так… ничего.
Его лицо горело злобой.
– Врать мне вздумала? Я тебя накажу, а потом еще Господь накажет.
– Мама…
– Молчи, дочка, – сказала Мейвис, заслоняя собой Кейт. – Мы тут говорили о своем.
Лицо Эммитта налилось кровью. Он отшвырнул стул, стоявший у него на пути, и ринулся вперед с занесенным кулаком.
– Папа, не надо! – Сдавленный крик Кейт заставил его остановиться. – Это я виновата, что у мамы ужин не готов.
– Что-о?
Весь его облик дышал яростью. Но Кейт не могла допустить, чтобы мать взяла вину на себя.
– Папа…
– Нет, дочка, молчи, прошу тебя, – вырвалось у Мейвис хриплым шепотом. Кейт поймала на себе ее взгляд и замерла: в материнских глазах она увидела любовь.
Этот быстротечный миг доказал, что мать ее любит. Кейт всегда тосковала по любви; ей хотелось, чтобы ее обняли, приласкали, шепнули доброе словечко. Дома она не видела этого, но все-таки Мейвис любила свою дочь. Кейт навсегда запомнила тот миг. Он придал ей силы.