Сладостно и почетно
Шрифт:
Утром, едва она успела приняться за работу, раздался телефонный звонок. Она сняла трубку, ожидая услышать фрау Ильзе (та постоянно забывала что-то сказать и потом звонила вслед), но услышала — и мгновенно узнала — резковатый, чуть насмешливый в интонациях мужской голос, говоривший с жестким нездешним произношением, совершенно непохожим на мягкую, шелестящую речь саксонцев. Господи, опять этот нелепый хромой офицер!
— Фрейлейн Люси? — переспросил он явно обрадованно, когда она ответила. — Скажите на милость, что за фантастическое
— Еще не приехали. Господина профессора я увижу завтра. Что-нибудь ему передать?
— Профессору? Можно, а почему бы и нет. Я вот сейчас подъеду, и мы с вами это обсудим.
— Куда подъедете? — спросила она после короткой паузы.
— На Остра-аллее, куда же я еще могу подъехать! Или у вас есть вторая квартира, конспиративная?
— Конспиративной квартиры у меня нет, но подъезжать вам совершенно незачем. Я ведь сказала: ни фрау Ильзе, ни господина профессора нет дома.
— Ах вот что! Принять меня в их отсутствие вы, значит, считаете не совсем приличным, я понимаю.
— При чем тут приличия? Я занята!
— Опять картофель? — спросил он сочувственно. — Но вы ведь прошлый раз убедились, что вдвоем быстрее. Или я так уж много напортил?
— Нет, сегодня не картофель, я убираю квартиру. Я действительно занята, господин Дорнбергер.
— А, наконец-то запомнили? Я все ждал, когда вы снова назовете меня Бергером. Теперь послушайте, я вам изложу свою теорию относительно уборки жилых помещений вообще: нет никакого смысла стирать пыль, если немедленно начинает осаждаться другая. Согласитесь, это попросту танталов труд…
— Сизифов, простите.
— Что?
— Напрасный труд обычно называют сизифовым. Тантал, с вашего позволения, это совсем другое.
— Вы еще молоды со мной спорить, поэтому я игнорирую вашу смехотворную поправку. Вернемся к главному! Как бы ни назвать работу, которой вы сейчас заняты, она так или иначе бессмысленна, поэтому плюньте на нее и приходите через полчаса к мостику возле Кронентор. Смотрите, какая сказочная погода! Я вам покажу архитектурные сокровища Дрездена.
— Господин Дорнбергер, я знаю их куда лучше, чем вы.
— Прекрасно! — закричал он. — Вот вы мне их и покажете, знаниями надо делиться, иначе к чему они вообще?
Нет, да это просто наглец какой-то, подумала Людмила растерянно. Что он себе вообразил? Повесить трубку — так ведь не отвяжется, опять будет звонить…
— Люси! — жалобно воззвал наглец. — Куда вы пропали? Алло!
— Пожалуйста, не кричите, я здесь. Что вам от меня надо?
— Решительно ничего, помилуйте! Почему опять такой сердитый тон? Я просто хочу, воспользовавшись хорошей погодой, а также наличием свободного времени, совершить с вами небольшую прогулку по этому прекрасному городу. Здорово сооружена фраза?
— Как в плохом учебнике.
— Да, это для доходчивости, иначе вы опять поймете меня как-нибудь превратно.
— Я
— Итак, через полчаса?
— Ладно, — сказала Людмила. — Только не через полчаса, а через час. У Кронентор, вы сказали?
— Там меньше риска разминуться, но если вы предпочитаете другое место…
— О, мне совершенно все равно, — сказала Людмила и повесила трубку.
Пора наконец его одернуть, подумала она, это уже переходит границы. Жаль, что знакомый профессора — в сущности, воспитанник — оказался таким… Ей, правда, и самой было пока не очень ясно — каким, но что ничего хорошего в этом Дорнбергере нет и быть не может, она уже видела.
Лишние полчаса Людмила себе выговорила просто так, чтобы он не счел ее согласие слишком уж поспешным, но теперь об этом пожалела: скорее бы увидеть его, сказать все, что она думает о его поведении, и распрощаться. Кстати, насчет «танталова труда»…
Подумав и пожав плечами, она решила все же себя проверить, пошла в кабинет и отыскала в одном из шкафов толстый том «Греческой мифологии» Преллера. Ну, правильно — сизифов, разумеется, а никакой не танталов! Да он еще и невежда вдобавок, сам не знает и другим морочит голову.
К театру напротив Коронных ворот Цвингера Людмила подошла точно как договорились, минута в минуту. Наглец и невежда был уже на месте, хорошо еще, хватило совести не опоздать — стоял на середине мостика, облокотившись на перила, и любовался своим отражением в неподвижной воде. Господи, было бы чем любоваться. Она едва успела перейти улицу, как он поднял голову и оглянулся — словно услышал ее шаги, и захромал навстречу с такой обезоруживающей улыбкой, что у Людмилы сразу пропала вся злость. Может быть, и не стоит его ругать, подумала она, ну что, собственно…
— Спасибо, — сказал он, — я думал, вы не придете…
— Почему?
— Не знаю, вы так сердито со мной говорили… Даже не столько сердито, как холодно. Я уже потом подумал, что, наверное, сказал что-то не так или вы вообще как-то не так меня поняли. Понимаете, я… У меня идиотская особенность: чем менее уверенно себя чувствую, тем самоувереннее начинаю себя вести. Правда, в студенческие годы это помогало: я мог прийти на экзамен, ничего не зная, и добиться приличной оценки просто за счет наглости, заморочив голову бедняге профессору.
— Любопытно, — сказала Людмила. — Не так уж, выходит, блестяще вы учились. А профессор изобразил вас чуть ли не светилом физики.
— Ну, какое я светило. Правда, физику… знаю в какой-то степени. Насчет экзаменов — это мне вспомнилось по поводу других предметов, не профилирующих. К ним я относился неуважительно. Ну, языки, например. Словом, я уже потом сообразил, что мог произвести на вас отвратительное впечатление. Но это совсем наоборот. То есть я хочу сказать — это не самоуверенность, а именно неуверенность.