Сладостно и почетно
Шрифт:
— Какой бункер, совещание проходило в картографическом бараке. Обычное щитовое сооружение, только снаружи прикрытое таким бетонным козырьком — ну, это от осколков, если стреляют зенитки.
— Ах вот оно что… — Эрих выпил вина, стал медленно жевать. — Значит, бомба была взорвана не в бункере, вы говорите. Ну, тогда понятно, почему уцелел Кейтель… да и Гитлер тоже, я думаю. Ясно. Значит, опять…
Он не договорил. Что тут было договаривать? Ясно, что, если бомба взорвалась в щитовом бараке, эффект взрыва оказался ничтожным, уж он-то, как сапер, хорошо это понимал. Снаряд был без осколочной рубашки — от нее решили отказаться, чтобы вес и
— Вы ведь не видели его мертвым? — спросил он. Хефтен отрицательно мотнул головой.
— Мы уже сидели в машине, когда эта штука сработала. Проверять было некогда, мы и так едва успели проскочить на аэродром — пятью минутами позже все дороги уже оказались перекрыты. Да и не все ли равно? Считается, что он погиб, и мы действуем исходя из этого факта. А жив он или мертв на самом деле, для нас уже значения не имеет.
— Для нас — может быть. Но это имеет огромное значение для командующих фронтами и армейскими группами. Для Клюге, для Манштейна, для Кессельринга это сейчас вопрос номер один. Они не поддержат нас, пока не поверят, что фюрер действительно убит.
— Штюльпнагель уже поддерживает: только что звонили из Парижа, там арестовано все руководство гестапо и разоружаются войска СС.
— Слава богу, хоть одна хорошая новость. Но мы все-таки намерены опровергнуть официальную версию событий?
— Да, текст телеграммы составлен, сейчас ее начнут рассылать в военные округа, Клаузинг уже пошел на узел связи…
Помещения штаба армии резерва все больше напоминали разворошенный муравейник, мелькали даже никому не знакомые лица в штатском, — такого в этих стенах давно не видали; генерал танковых войск Гёпнер, только что прибывший сюда в парадном мундире при всех регалиях, даже остановился и негодующе смерил взглядом прошмыгнувшую мимо личность в клетчатом спортивном пиджачке. Двери в кабинет Штауффенберга не закрывались ни на минуту; полковник, успевший переодеться в тужурку Африканского корпуса со споротой эмблемой вермахта, увидел в дверях Эриха и приветственным жестом поднял изуродованную трехпалую руку, плечом прижимая к уху трубку телефона.
— Кто распорядился?! — крикнул он, продолжая разговор. — Полковник Глеземер? Вздор, этого не может быть! Полковник полчаса назад получил приказ сосредоточить танки на участке между колонной Победы и Вильгельмштрассе… Да, да, приказ командующего армией резерва. Что? Нет, Фромм больше не командует. Я говорю: армией резерва командует генерал Ольбрихт! У меня все. И прошу помнить: если танки не будут немедленно выведены на указанную позицию, вы ответите за невыполнение боевого приказа.
Он отдал трубку телефонисту, распорядился соединить с командиром охранного батальона майором Ремером и подозвал Эриха:
— Капитан, возьмите мою машину и поезжайте в Тиргартен, выясните, что там происходит. Ведь это вы отправляли Второе танковое из Крампница? А теперь оно вообще неизвестно где! Поезжайте и попытайтесь выяснить, разыщите самого Глеземера или хотя бы его помощника — с ума они там, что ли, все посходили…
Эрих поехал в Тиргартен. Не увидев перед рейхстагом никаких танков, он велел водителю выехать через Бранденбургские ворота на Паризерплац, потом развернуться и ехать в сторону Шарлоттенбурга. Бронемашины с опознавательными знаками Второго танкового училища им удалось догнать
— Полковник Глеземер здесь? — спросил он Штауффенберга.
— Не видел. Но где его танки? По диспозиции, они уже должны блокировать Вильгельмштрассе!
— Он их вообще вывел из центра — все машины уходят в направлении Шпандау, я сам видел их на марше и говорил с командиром. Он сказал мне, что Глеземер поехал сюда. Может быть, он у Ольбрихта?
— Не думаю, Ольбрихт сейчас с Беком и Вицлебеном…
— Значит, фельдмаршал все-таки приехал?
— Да, но в подавленном настроении, и вообще… Ничего, я дал Ремеру указание немедленно захватить Радиоцентр и арестовать Геббельса. Это многое изменит, вот увидите… — Он обернулся к телефонисту: — Соедините меня с инженерным училищем, и поживее!
Что за нелепость, подумал Эрих, выходя из кабинета. Прошло почти восемь часов после покушения, и только сейчас спохватились, что надо арестовать Геббельса, самого опасного в данный момент человека, Поздно, поздно…
Еще недавно он был почти уверен в успехе переворота. Не верил вчера, не верил сегодня утром, когда Вернер позвонил с аэродрома и сказал, что они вылетают в ставку. А после их возвращения — поверил. Поверил в невозможное, в совершившееся вопреки всему чудо. Ведь тогда — выезжая в Крампниц — он еще не знал о телефонном разговоре Фромма с Кейтелем.
А теперь вера ушла сразу, как вода из треснувшего сосуда. Заговор был рассчитан на молниеносный эффект — своего рода политический блиц-криг, — а этого не получилось. Не вышло! Долгие месяцы подготовки, ежедневный смертельный риск, страшная участь тех, кто» сорвавшись на каком-нибудь пустяке, бесследно исчезал в подвалах гестапо, — все оказалось напрасным. Непонятно, необъяснимо — люди, посвятившие жизнь искусству войны, изощренные знатоки тактики, годами отрабатывавшие умение переиграть противника, навязать ему свою волю, — сейчас вели себя как растерявшиеся новобранцы в первом бою. И даже Штауффенберг с его огромной энергией убеждения был теперь, похоже, бессилен что-либо сделать.
В коридоре к Эриху подошел лейтенант Йорк фон Вартенбург.
— Вы не находите, что все это начинает выглядеть как-то странно, — сказал он, закуривая. — Я, конечно, не специалист по государственным переворотам, но, по-моему, что-то мы делаем не так. Положим, кто из нас специалист… А вы-то, доктор, и вовсе зря ввязались — сидели бы лучше над своими молекулами.
— Что я больше всего люблю, Петер, так это получить хороший и своевременный совет. Слышали? — новый главнокомандующий все же приехал.
— Если вы имеете в виду Вицлебена, то он уже удалился.
— А ваш дядюшка говорит, что они с Беком сидят у Ольбрихта.
— Нет, уехал. Только что — я видел, Ольбрихт его провожал. И фельдмаршал сказал еще такую фразу: «Словом, пока не вижу необходимости; если что-либо изменится, вы знаете, где меня найти». Боюсь, старики начинают терять голову. Эрих, а вот по совести: вы сами допускали — в принципе — возможность успеха?
— Естественно. Примерно один шанс к двум.
— Вот как? Я, пожалуй, вообще не допускал. Понимаете, у меня с самого начала было ощущение… как бы это поточнее сказать… ну, если угодно — безнравственности всей этой затеи.