Слава богу, не убили
Шрифт:
— Не слышал о такой кодле — клубе охотников этого самого ордена?
— Нет.
— Это международный клуб, охотничий, европейский, элитный. Депардье в нем состоит, бельгийский принц — сливки, в общем. Ну и у нас есть свое отделение. Ты понимаешь, да, кого в России в него берут? Начальничков и баблонавтов. Среди них охота же нынче в большой моде. Ну и твой Чиф туда затесался. Он старый фанат, мы знаем… Зверобой… Звероеб… Соколиный Глаз…
— Можно за него порадоваться…
— Можно. Так сечешь, к чему я?
— Не очень.
Они снова были на Третьем кольце — розовый
— Е-мое, Кира! Не понимаешь, с какими людьми тусуется начальник твой? Плюс его ментовские связи. Ты вообще знаешь, что у этих ваших нелицензированных ребят из соседнего кабинета долгосрочные контракты с серьезными компаниями чуть не на лимоны?
— Откуда? Думаешь, меня во все это посвящают?
— Ну че ты, с коллегами не общаешься, что ли? Не мог же совсем ничего не слышать…
— Ну и?
— Ну и то, что у Пениса, помимо реальных розыскных возможностей, еще и просто куча крутых знакомств! Включая даже наши с ним общие…
— Но лично-то вы не знакомы?
— Не довелось пока. Но уж о моем существовании и моей, так сказать, специализации он должен знать, нет? — Вардан повернул налево, на Новую Башиловку и, наконец, вдавил железку. — И даже если б не знал, то при желании узнал бы быстро. И довольно подробно.
— Так на хера ему было меня напрягать?
— Ну, блин, наконец-то до тебя доходит…
— Да пока не очень.
Амаров помотал головой — что, мол, с тобой, Балдой, делать:
— Или ты до сих пор веришь в его педагогические мотивы? Типа он разглядел в тебе потенциального сыскаря?
Кирилл молчал.
— Зачем-то же он взял меня на работу… — пробурчал он наконец.
Судя по Варданову тону, он явно сдерживал глумливую ухмылку:
— Узнал один муж ык, что у другого траблы — ну как тут не помочь. Тем паче, он его в деле видал, на высоте восьми кэмэ…
— Пяти.
— Ну, в общем, как братуха братухе… как офицер, бляха… джентльмен… Я понял. Я сам что, муж ыков не знаю настоящих?! Вот, скажем, один — тоже сам собою командир, слуга царю, отец солдатам. Отставной генерал МВД, в начале девяностых служил во внутренних войсках в Южной Осетии. Потом создал организацию ветеранов югоосетинского конфликта, до сих пор ее глава… Я общался с ребятами, да. Суровые такие кексы, знающие цену себе и своему боевому прошлому. Любят со сдержанным мрачным пафосом вспомнить, какая кровавая война была. А знаешь, как на самом деле тогда, в девяносто первом, все выглядело? Грузины режут осетин, осетины — грузин, беженцы бегут; союзное МВД, конечно, не вмешивается. В смысле — позволяет резать. Только время от времени, прикинувшись осетинами, постреливает по грузинским позициям или по осетинским — от грузинского имени. Чтоб ребята не успокаивались. Потому что у «наших» бизнес: за немалые бабки провозить беглых осетин через грузинские села, и наоборот. И еще заложников обе стороны выкупали с их помощью. Ровно половина выкупа — посредникам… А сейчас, блин, — ветеран горячей точки!
— От кавалера ордена Красной Звезды слышу, —
Кавалер самодовольно заржал:
— Че, все ордена настоящие… — хмыкнул. — Потерянные, краденые — чьи владельцы уже померли…
Они уже гнали по относительно свободной сейчас Ленинградке. О цели Кирилл по-прежнему не имел ни малейшего представления.
— Говорят, их и настоящим военным, спецназовцам, тоже вешали… — посмотрел на его затылок Кирилл.
— Ну так а я какой? — то ли возмутился, то ли обиделся вдруг Вардан. — Надувной?
— Что-то вроде…
— Ты знаешь, чмо, какие люди меня у себя принимали? — тоном, которым он говорил по айфону, осведомился Амаров (то есть, наверное, в данный момент Моталин).
— Слыхал.
У Сокола ушли левее, на Волоколамское.
— Так вот, со мной они ручкались и коньячком по штуке баксов бутылка чокались… А тебя… — Вардан вдруг запнулся, головой качнул. — Мне как-то даже слабо вообразить ситуацию, при которой вы пересекаетесь в пространстве… Ну разве что машина сопровождения из кортежа такого спецсубъекта сшибает тебя на «зебре»… И это ты мне будешь говорить, что я ненастоящий?..
— Постой, — тряхнул головой Кирилл, снова чувствуя странное совпадение его слов с собственными мыслями и ощущениями. — Ты, значит, степень своей или моей реальности выводишь из отношения к кому-то третьему?
— Не к кому-то, а к тому, чья реальность… в обоих смыслах… несомненна для максимального количества народу. Причем она — его, третьего, реальность — определяется (для этого народа) по тому же самому принципу… А ты как думал? Как иначе? Только так.
Справа сзади осталась РЖДшная больница № 1. Стало темно и гулко: они ушли под канал им. Москвы. Вардан поднял очки на лоб.
— Вопрос «Кто ты?», — продолжал он, — подразумевает: «ПОД КЕМ ты?», «ПРИ КОМ ты?» А иначе он смысла не имеет… Или: «Из какого денежного потока ты сосешь?» «Или хотя бы подсасываешь?» «К какой трубе пристроился?» Паразитарная система, что ты хочешь… — он расходился все больше. В его интонации и даже жестикуляции появилось что-то одновременно от лектора в аудитории и артиста на сцене: руки то и дело отрывались от сверкающего руля, плавно и энергично двигаясь в воздухе в такт речи. — Надо тебе рассказывать, что все у нас действует по паразитическому принципу? Что правило, согласно которому власть, сила и счастье всегда у меньшинства, паразитирующего на большинстве, — оно ко всему абсолютно относится? Чиновники и избиратели, Москва и страна, посредники и производители… Так вот, внутри меньшинства оно тоже работает! — Вардан торжествующе обернулся. — Понял теперь, кто я?
Туннельные фонари вперемежку с тенями бежали по его лицу — и Кириллу вдруг почудилось, что оно непрерывно изменяется; так в кино показывают работу какой-нибудь электронной системы опознания, когда в рамке протокольного снимка за секунду сменяются несколько физиономий, прежде чем под мигание надписи «Идентифицирован» не застынет нужное, — но не успело это произойти, как айсор отвернулся, и тут же вырвавшуюся из туннеля машину захлестнуло солнце.
— Кто? — спросил Кирилл туповато-подозрительно.