Слава богу, не убили
Шрифт:
— Ну, «Буррис», — уверенно предлагал Чиф. — Тридцать-шесть прекрасно держит. — Он принимался цокать мышкой, демонстрируя Степану что-то на мониторе. — Во: «Фуллфилд»-два, два-семь на тридцать пять…
— Нет у них «Буррисов»…
— «Луполдов» линейка, не смотрел?.. — цоканье продолжалось. — «Луполд Еуропиан»-тридцать, один двадцать пять-четыре на двадцать, прицельная рамка «Герман»-четыре… «Луполд Вари Икс-два», три-девять на пятьдесят, «Дуплекс»… Отличные загонники…
— Диаметр линзы всего двадцать миллиметров, — капризничал «сосед». — Пошире хочется…
Стерев тылом ладони с губ зернистую кофейную гущу, Кирилл вышел помыть кружку. Из «колл-центра» доносился голос какой-то из девок (Кирилл их вечно путал):
— …Ну а деньги где тогда? Нет, я спрашиваю, где деньги?.. Это не я вам, это вы мне хамите!.. — Уже готовая сорваться
Даже из коридора было слышно, что ледяной тон и отсутствие мата в последней фразе дались «обзвонщице» не без усилия. Впрочем, Кирилл знал, что «бригада» — скорее всего, пока просто угроза. Через полчаса та же девица перезвонит подуспокоившемуся, получившему время обдумать перспективу визита «бригады» должнику и снова попробует укатать его по-хорошему. Велика вероятность, конечно, что снова нарвется на хамство…
На телефонах у них (как почти на любых телефонах почти в любой конторе) сидели в основном студентки. «Оперативный центр» составляли бывшие менты, Чифовы знакомцы. Впрочем, сам Чиф, накатив любимой своей белой водки «Тэнкерри», как-то признался на даче Кириллу, что коллекторы из оперов в основном неважные — в силу профессиональной психологии. Оперу нужны «палки», отчетность по раскрываемости, методы же он выбирает по принципу эффективности, предпочитая физическое воздействие, в крайнем случае — матерный ор и обещание пресс-хаты, где те, сука, быстро очко запаяют. Потому в народном сознании и стремится к нулю разница между сотрудником коллекторского агентства и бандюком с битой. Чифа последнее обстоятельство коробило — Кирилл не взялся бы определять, насколько искренне, но под газом Пенязь любил порассуждать об идеальном профессионале коллекторского дела: посреднике, берущем выдержкой, знанием психологии и не поддающемся на провокации.
Слушая эти монологи, Кирилл хмыкал про себя, представляя, как отреагировало бы на них подавляющее большинство сограждан, одалживающихся куда охотней, чем одалживающих, а если имеющих дело с коллекторами, то не с идеальными, а с самыми что ни на есть реальными… При этом он никогда, ни вслух, ни про себя, не занимал сторону этого самого большинства. И не из коропоративной лояльности, разумеется. И не потому, что сам всю жизнь давал в долг сплошь и рядом, а занимал лишь в случае крайней необходимости и преодолевая внутреннее сопротивление. И даже не потому, что за полгода в «КомБезе» убедился, что клиентура — по крайней мере из числа физических лиц («физиков», как выражался некогда Влад), поручаемых Кириллу как непрофессионалу, — процентов на восемьдесят состоит из особей мужского пола от двадцати до сорока, почти без остатка делящихся в свою очередь на откровенных мошенников и просто халявщиков. А потому, что и мошенники, и халявщики демонстрировали одну и ту же неподдельную уверенность в собственной правоте. Слишком ясно видел Кирилл за этой уверенностью органическую святую неспособность предъявлять вообще какие-либо требования к себе, соотносить себя хоть с какой-нибудь системой правил или даже простой логикой.
В конце концов, имелись в его прошлом и практические причины не любить уклоняющихся от возврата долгов…
— Садись, — пригласил Кот, когда Кирилл вернулся в кабинет. — Ты же Шнякиным занимался?
«Занимался» в случае Кирилла означало, между прочим, всестороннюю разработку объекта — дабы новичок набирался опыта, Чиф поручал ему тех должников, по которым требовалось сперва собрать инфу (благо у Кирилла имелся Валера), потом придумать стратегию общения, потом уже вести переговоры… Но в «деле» Шнякина (он же, понятно, Шняга) Кирилл пригодился лишь на начальном этапе. Да и «дело» было не совсем стандартное — не долг, а мошенничество. Впрочем, «КомБез» брался за задания самые разные, будучи через Пенязя связан с юридической фирмой.
Шняга был риэлтором. Тогдашнему их клиенту он, помнится, втюхал квартиру с владельцем, временно выписанным по причине отбывания срока в колонии общего режима. Клиент уже жил в ней год с небольшим, когда на пороге объявился обретший по УДО [5] свободу с чистой совестью хозяин. Клиент пожал плечами и помахал документами о покупке, но мужичок с еще не отросшими волосами, ухмыляясь, объяснил, что имеет право обратной регистрации, даже если квартира была продана, — и оказался прав.
5
Условно-досрочное освобождение.
Оказалось, по двести двадцать восьмой, наркотической. Причем красноватые блестящие его глаза со зрачками как игольный прокол, привлекшие Кириллово внимание при их единственной встрече, выдавали в хозяине юзера. Чиф углядел в этом какие-то козыри для переговоров, и дальше мужичком занимались агентские «выездники», а договором — юристы.
И вот теперь, по словам Кота, Шняга опять попал агентству в разработку. Естественно, опять в связи с мошенничеством. Схему он подсказал другому знакомому квартировладельцу — причем тоже торчку. Он и Шняга договаривались со съемщиком о сдаче хаты на большой срок, съемщик платил сумму за первый месяц, залог и комиссионные риэлтору (Шняге). Через неделю-другую приходил хозяин, заявлял, что у него форс-мажор и съемщику, так уж вышло, звиняй, братко, придется свалить. Возвращался лоху один залог. В следующем месяце в хату въезжал новый лох. Так они дейстовали года полтора. Когда же хозяин пустил на героин все более-менее ценное движимое имущество, Шняга помог ему продать жилплощадь — причем двум разным людям одновременно. Он составил сразу два пакета документов и в один и тот же день оформил две сделки: у нотариуса и в ФРС. [6] По суду выиграл тот покупатель, что пошел в Госрегистрацию; второй обратился в «КомБез».
6
Федеральная регистрационная служба.
Обсудив ситуацию, Кирилл с Котом пришли к выводу, что Шняга, скорее всего, и сам банчит — и уж в любом случае связан с дилерами, а значит, на нем с высокой вероятностью не только помянутые мошенничества, но и трупы торчков, переписавших квартиры на Шнягиных знакомцев и закопанных где-нибудь в Подмосковье. А в таком случае у него тем более не может не быть ментовской крыши.
Кирилл хорошо помнил Шнягу, к которому приходил в свое время под видом потенциального продавца квартиры. Для описания этого пацанчика лет двадцати пяти ему пришлось бы употреблять всевозможные производные от одного корня: жизнерадостный жизнелюб с живым умом и живительным смехом. Пацанчик болтал, острил, ухмылялся, живое лицо беспрерывно меняло выражение, живые, ртутно-серые, ртутно-блестящие глазки не позволяли поймать их выражение, и в какой-то момент Кирилл понял: он абсолютно не представляет, что у этого живчика в голове, чего ждать от него в следующую секунду, не решит ли он поживиться тобой, едва только ты отвернешься, не прыгнет ли живо тебе на закорки и не перекусит ли яремную вену…
— Пошли покурим, — предложил Кот, выдвигая ящик стола и добывая оттуда мешочек с трубкой, табаком и соответствующими причиндалами, — и Константиныча позовем…
Он открыл дверь Чифова кабинета, Кирилл вышел в коридор. В «колл-центре» та же самая (вроде бы) девица, все с тем же очевидным трудом удерживаясь, чтоб не заорать, повторяла:
— Вы чего добиваетесь? Нет, чего вы добиваетесь? Вы добиваетесь, чтоб с вами по-другому разговаривали?.. А вот этого не надо! Хамить я, между прочим, сама умею! Что? Что ты сказал, козел?! — Тут, наконец, надсадный визг отрезного диска по металлу осовобожденно разнесся по коридорам и кабинетам: — Сам пошел, выкидыш анальный! Хапай вялого, защекан тухложопый! Давай, усосок, гуляй, жуй опилки!..
— Ну, — набычился щекастый опер после довольно долгой паузы, — будешь признаваться?
«Ага… Начинается…»
— В чем?
— Сам знаешь, в чем! — прикрикнул мент.
— Не знаю, — Кирилл надеялся, что это прозвучало не слишком испуганно.
— А чего тогда бегал? — хотя опер и повышал угрожающе голос, безразличие к происходящему в нем слышалось слишком явно.
…А и правда: чего? Кирилл и себе самому не мог определенно этого сказать — в тот момент, на собственной лестнице, при виде нескольких мясистых типов у его двери, в нем сдетонировал какой-то инстинкт, не дав задуматься. Или все дело в тогдашнем, сентябрьском? «…Он мне приставил нож к горлу! Он тебя искал!..»