Слава для Бога
Шрифт:
Ее уродство он уже не замечал. Это пустое. Он бог, пусть и изгнанный, но видит то, что другим недоступно, он видит истинную душу. Добрую, где-то по-детски наивную, но озорную, задорную, и в то же время, глубоко несчастную. Это он виноват, что ей так больно — только он. Какой же Богумир раньше был самовлюбленный болван, и как был прав дед, выгнав его из Прави. Мало! Надо было наказать жестче!!! Превратить в слизняка и дать растоптать городскому попрошайке. Что может быть унизительнее, чем смерть под ногой грязного нищего.
Скоро весна.
Вот уже третий месяц живет он в этом доме. Третий месяц постигает науку кузнеца и воина. Кто бы мог раньше подумать, что ему будет это нравиться. На сколько, оказывается, может быть интересна жизнь обычного человека.
За это время Богумир стал другим. Стыдно вспоминать первые дни. Сколько глупостей наделал, подчас не справляясь со своим гонором и забывая, что уже не бог.
Он сидел рядом со Славуней и вспоминал, как поучал его поначалу Перв основам правил и порядков новой жизни, ее традициям. Как первый раз изгнанный бог подрался по-настоящему, и как ему потом было стыдно... Но в то же время, если бы не получил тогда урок, кулаком по морде, то и не обратился бы к кузнецу с просьбой: «Научить постоять за себя»:
«На второй день жизни в этом мире, он пошел вместе со Славой на реку, натаскать воды в дом и баню. Девушка затеяла стирку, и он решил помочь. Перв недовольно скривился, услышав его предложение, но потом махнул рукой и отпустил. Недовольство кузнеца было в том, что таскать воду в дом, считалось делом не мужским, и, хотя и не возбранялось, но и не приветствовалось.
Идти рядом с девушкой по утреннему морозцу было приятно. Она впереди, с коромыслом, а он сзади, по узкой тропинке вдоль сугробов, с ведрами. Солнышко едва позолотило изморосью верхушки спящего еще, не вдалеке леса. Снег на реке сдуло ветром, и она сверкала, в лучах восходящего светила, зеркалом прозрачного льда, на столько прозрачного, что видно было поросшее водорослями дно.
Косы подводных зарослей, на мелководье, извивались змеями в потоках воды. Застывшая у самого ила щука, притворившись корягой, поджидала жертву и не обращала никакого внимания на рассматривающих ее сверху страшных людей, лед лучше, чем любой щит, хранит ее от врага, и она это знает.
— Интересно. — Улыбнулась девушка. — Русалки сейчас где? Они же любят открытую воду, а все сковал лед. Где они зимуют? Вот всегда, как иду поводу, почему-то об этом думаю.
— Они спят. — Пожал плечами Богумир, словно удивился: «Чего тут непонятного». — У Водяного в омуте, собрались, пьют нектар и ждут весны. Они девки веселые, а зимой делать
— Ты так говоришь, словно точно знаешь, и видел это собственными глазами. — Прыснула в кулак девушка.
— Конечно видел. Дядька водяной частенько в гости приглашал, ухи поесть. — Обиделся парень.
— Вот же враль. — Уже не скрываясь рассмеялась Славуня. — Тебе только сказки рассказывать.
— Ничего не враль...- Начал было оправдываться парень, но осекся. Он же решил больше никому не рассказывать о своем происхождении, но не сдержался и вновь ляпнул не подумав. — Сказки рассказывать я люблю. — Перевел он все в шутку.
— А я люблю слушать. Мне папка каждый вечер рассказывал раньше, но после того, что случилось, перестал. Жаль мне его. Переживает, вылечить обещает, но сам знает, это невозможно. — В глазах девушки отразилась грусть.
— Возможно! — Воскликнул, вспыхнув горячностью Богумир. — Возможно вылечить! Надо богов попросить...
— Какое им до нас дело. — Вздохнула, охладив его порыв Славуня. — У них своих забот полно, что им простые крестьяне, они и князей-то не особо жалуют. Волхвы, и те не часто до них домолиться могут.
Богумир только хрустнул зубами, от ее жесткой как удар кнутом правоты, и промолчал, не найдя, что возразить, но в душе пообещал обратиться к деду и матери за помощью. Его хоть и изгнали, но сыном и внуком он им от этого не перестал быть. Должны услышать и помочь.
Их было двое. Один черноволосый, вертлявый, сухой как сучек с ехидными карими глазами, горбатым носом и первым пушком над тонкими губами. Второй высокий, статный, веснушчатый, русоволосый, уверенный в себе, как любой сильный человек, и с добротой в больших, словно удивленных, голубых глазах.
Два молодых парня развлекали себя на льду тем, что боролись и хохотали, поскальзываясь и падая. Они пришли половить рыбки в проруби, но сидеть, на одном месте молодому организму скучно, вот они и придумали себе веселое занятие.
— Это Ярец. — Смутилась и остановилась, увидев их девушка. — Сейчас опять издеваться будет, вот же нутро у человека поганое.
— Кто это? — Повернулся к ней Богумир и посмотрел во встревоженные глаза.
— Ухаживал за мной, давно, до того, как меня сосватали. Простить не может, что папка ему до этого отказал. Теперь при каждом случае издевается, да надсмехается. — Вздохнула она.
Парни наконец их увидели и перестали бороться.
— О! Вот и кривая пришла. Эко как тебя скособочило. Пошла бы за меня, так стройной бы и ходила. Это видно мельник тебя со страху пустым мешком из-под овса огрел, когда, убегая жениться забыл. А это кто с тобой? Что за немощь? Почему не знаю? — Нагло ткнул чернявый парень пальцем в сторону Богумира. — Ни как еще один убогий жених? Одного мало было?
— А чего меня напрямую не спросишь, а через девушку выяснить пытаешься? — Вышел вперед внук Перуна. — Боишься?