Славка с улицы Герцена
Шрифт:
А в тот момент, при разговоре о тенях, мы ничего еще не знали. Но, видимо, своей уверенностью я вселил в Форика надежду. Он повеселел. «Теневую» тему он не оставил, но она обрела у него иную окраску.
– Смотри, месяц… Там сидят лунатики и крутят про нас кино.
– Ага! Поставили аппарат и на нас луч пустили. И мы в этом луче – дрыг, дрыг!.. – Я заболтал руками и ногами. От радости, что Форик ожил. – У меня даже щекотка от этого луча!
– И у меня!
Месяц над забором выбрался из облака и светил ярко-ярко. Может,
– Скоро Зинаида нас выпустит. Уже половина восьмого, – бодро сообщил Форик.
– Откуда ты знаешь?
– Смотри, дядя Хвостя в «кинобудку» пошел. Видишь огонек?
И правда, в темноте двора мелкими рывками двигалась к забору мерцающая искра самокрутки.
Мы следили за огоньком с удовольствием – он означал, что нашей неволи оставалось не более получаса (а возможно, Зинаида смилостивится и раньше). Когда маячок дяди Хвости погас (видимо, оказавшись за дверью), мы продолжали задумчиво смотреть в заоконную тьму, как бы вслед огоньку. В тишине. Так продолжалось несколько минут.
И вдруг окошко «кинобудки» осветилось изнутри оранжевым огнем! И щели!.. Тут же огненный прямоугольник стремительно увеличился – распахнулась дверь. На этом пламенном экране метнулась согнутая тень. И даже сквозь двойные стекла мы услышали протяжный вопль. Вопль нарастал, будто сигнал воздушной тревоги, – тень приближалась к школе. А «кинобудка» разгоралась жизнерадостно, как пионерский костер.
11. «Но все же над нами горела звезда…»
Оказалось, что школа вовсе не была пуста! Во многих классах сидели арестанты. На первом этаже дописывал контрольную по математике седьмой «Б». В учительской еще оставались Зинаида и несколько самоотверженных педагогов.
Через минуту пылающую «кинобудку» окружила толпа. Перепуганы были только взрослые. У юных зрителей неожиданная огненная потеха вызвала великое любопытство с немалой примесью злорадства. К сожалению, фейерверк оказался коротким – со звоном и гудками примчалась красная машина из расположенного неподалеку пожарного депо. Нас отогнали.
Струи, шипенье, освещенные фарами клубы дыма и пара… И все кончилось. Опять над забором одиноко засветился месяц.
Но мы еще долго не расходились, обсуждали событие, столь расцветившее унылый декабрьский вечер.
Причина, по которой воспылала «кинобудка», объяснилась быстро.
Наша милая Дина Львовна, исполняя приказ непреклонной Зинаиды, унесла рулон кинопленки в будку. Но Диночка не меньше нас любила кино. И прежде чем отправить злополучную ленту в застывшую яму, она решила посмотреть: нет ли на пленке занимательных киноэпизодов? Ей ведь неизвестно было, что там одни надписи.
Запершись, Диночка разглядывала кадры на фоне окошка, а свободный конец склеенной ленты скользил вниз, в круглое отверстие на дощатом приступке. Там. внизу, кинопленка укладывалась большой взъерошенной кучей.
Дядя Хвостя этого не знал. Посидев и умиротворенно подымив самокруткой, он бросил окурок под себя, в очко…
Среди семиклассников нашлись люди, которые утверждали,
«Огненная история» укрепила дружескую связь тети Томы и дяди Хвости. Вскоре он в роли законного супруга перебрался в пристройку на постоянное жительство.
Судя по всему, на пожаре дядя Хвостя пострадал не сильно. А может, лекарство тети Томы и правда было чудодейственным. По крайней мере, уже через день помначхоз ходил вокруг обугленных останков «кинобудки». А еще через пару дней соорудил для педагогов новое строение. Правда, оно было из горбыля, непокрашенное, но наши наставники были рады и такому. А то ведь «ни туды и ни сюды», как поется в известной кинокомедии (правда, по другому поводу).
Надо сказать еще, что после того случая дядя Хвостя подобрел. Может быть, причина в ласковом отношении тети Томы. Но не исключено, что облагородила его обжигающая сила киноискусства, которую он испытал отнюдь не в переносном смысле…
Да, но как теперь быть? Надо завершать рассказ, но не заканчивать же его историей про опаленную корму школьного помначхоза. Конечно, это довольно яркий эпизод. Но когда я думаю о наших детских кино-увлечениях, вспоминается прежде всего узкий чулан под лестницей. Поскрипывание ступенчатого потолка, тепло от печной стенки, пыльный луч самодельного аппарата, добрая таинственность, полумрак и уют нашего кинотеатра.
Мы трое – Форик, Чижик и я – смотрим многочисленные кадрики и говорим о всяких своих делах. Не только про кино – про все на свете.
Лишь о том, что мы – тени, Форик и я не заговаривали больше никогда (а Чижик про это и не знал). Но сам с собой я рассуждал на эту тему еще не раз. И в конце концов подумал: ну, если даже и тени, то что с того? Все равно мы – живые. И может, не такие уж послушные тем, кто крутит про нас кино. Может, не только они на нас влияют, но и мы на них. Ведь на нашу-то жизнь ого-го как влияло кино!..
Да, мы немало времени проводили у самодельного экрана. Однако вовсе не были отпетыми домоседами. Иногда мы убегали играть на улице или кататься на лыжах со склонов глубокого лога, что тянулся позади дворов Нагорной улицы. Особенно хорошо это было при полнолунии, когда зеленовато искрились сугробы и старые черные ели над заснеженными крышами похожи были на таинственные башни.
Однажды Чижик чуть не затащил нас в настоящую сказку.
Для нашего театра теней мы готовили пьесу про Ивана-царевича и трехглавого змея. Чижик вырезал из ватмана фигурку длинношеего крылатого дракона. И сказал, что спина у этого дракона должна быть чешуйчатой. Для этого он стал процарапывать на ватмане полукруглые отверстия. А потом таинственным шепотом сообщил: