Славная Мойка — священный Байкал
Шрифт:
Дядя Тигран вдруг посмотрел на них своими круглыми глазами и сказал, что есть, по меньшей мере, два способа улучшить возможности, и один из них — окислить эту поверхность, то есть сделать ее еще более твердой.
Папа и дядя Сережа посмотрели друг на друга, и папа спросил:
— А второй способ?
— Вы сначала прикиньте первый.
— Хорошо, — сказал папа, и они взяли с дядей Сережей бумагу и шариковые ручки и сели за стол. Похоже становилось на то, что пули лить будем не скоро. Я прошел в другую комнату, где стоял
— А это что, дядя Тигран? — спросил я, вытянув один из ящиков.
— Это? — сказал он. — А-а! Это военный ящик. Гильзы.
— От винтовок?
— Не только, — сказал он, — есть даже от легких пушек.
Жутко интересный был ящик.
— А это? — спросил я.
— Это осколок от мины.
— Противотанковой?
— Нет, минометной.
— А, — сказал я. — Это от той, которой вы с дядей Сережей чуть папу не прихлопнули.
— Во-во, — весело сказал дядя Тигран и засмеялся.
— Мне папа рассказывал, — сказал я. — Вы потом еще вместе какой-то взрыв устроили.
— Папа путает, — сказал дядя Тигран. — Это уже на следующий год было. Мы уже в один пионерлагерь тогда все вместе поехали.
— А расскажете?
— Само собой, — сказал дядя Тигран. — Кому и знать, как не тебе. Само собой, расскажу, только не сейчас.
— Вот именно, — входя в комнату, сказал дядя Сергей. — Мы, Тигран, прикинули насчет окисления. Вообще, не так худо. Попробуем. А что за второй способ?
— Так вам сразу все семейные секреты и выдай, — сказал страшно довольный дядя Тигран. — Может, и окисления хватит.
— Может, и хватит, — задумчиво сказал папа. — Ну, что — за дело? Лить пули?
— Где у тебя реквизит, потомок чеканщиков?
— Там, где ему и положено быть, — ответил аккуратный дядя Тигран и открыл еще один ящик.
Пули, которые мы в то воскресенье лили, назывались двойными турбинами. Они были с дыркой внутри. И с обеих сторон — снаружи и по стенкам дырки — у этих пуль шли глубокие винтовые канавки. В воздухе такая пуля начинает вертеться, как волчок, а если во что-нибудь попадет, то разваливается на кусочки, и кусочки эти рвут все кругом. Довольно зверская штука!
— На медведя, так уж на медведя, — сказал дядя Сережа. — Медведь лошадям шейные позвонки перекусывает, так против него приходится кое-что придумывать. Или ты, Митрий, считаешь, что на медведя надо ходить с рогатиной?
— С рогатиной, конечно, честнее, — сказал я.
— Мы тоже так думаем, — сказал дядя Сережа. — Но, знаешь, для рогатины особое древко нужно — рябиновую, понимаешь ли, жердину. А где ее достанешь? Надо весеннюю, особую, выдержать ее как следует…
— Трудно, — сказал я.
— Вот и приходится пока заниматься ружейной охотой, — сказал
Формочку для пуль дядя Тигран выточил на каком-то особом станке. Снаружи она была как медный кубик с двумя дырками. Пули вываливались блестящие, как серебро, хотелось сразу же взять их в руки.
— Дядя Тигран, мне надо тут несколько дырочек просверлить, — сказал я и вынул лист жести.
— Так в чем же дело?
— Вы поможете?
— Да ты сам справишься. Вон там станок. Только зажми как следует, чтобы на сверло не замотало. Сережа, покажи ему.
Мы с дядей Сережей подошли к сверлильному станку. Я знал, где он включается. Мы выбрали сверло, и дядя Сережа завинтил его в патрон.
— Зажми жесть, — сказал он.
— Дай так можно…
— Зажми жесть, — повторил он.
А зачем ее было зажимать? Дырок-то нужно было много — штук десять — так что, каждый раз заново и зажимать? Я включил станок.
Дядя Сережа его выключил.
— Зажми жесть, — спокойно сказал он.
Ну, я зажал. Включил. Опустил сверло. Оно, как бумагу, прошило жесть. Поднял сверло, развинтил тиски, передвинул жесть. Хотел опустить сверло снова.
— Зажми жесть, — как автомат сказал дядя Сережа.
Пришлось опять зажать.
— Вот так.
После пятой дырки он отошел.
— Скоро ты там? — спросил меня папа.
— Сейчас.
Я досверливал седьмую. Не стал я больше зажимать жесть. Держа ее в руке, я нажимал на рычаг сверла. Вот уже почти просверлил… Но тут кусок жести вырвался у меня из пальцев и завертелся на сверле. Я не успел отдернуть руку — рубануло по пальцам. Я заорал и отскочил от станка.
…Они все трое стояли и смотрели, как на сверле крутится погнутая жестянка, и на мои пальцы. Не до кости, но здорово резануло, а главное, жаль, что не левую — завтра у нас письменная контрольная…
И стыдно было.
— Я считаю, что Митьке повезло, — сказал дядя Сережа. — Хоть одну вещь он на всю жизнь запомнит.
Пальцы мне полили йодом и замотали. Но никто не жалел, даже папа. Только спросил — больно или не очень. Я подождал, когда совсем невтерпеж от йода стало, и сказал:
— Не очень…
— То-то, — сказал дядя Сережа. — Пойди-ка, вынь сверло и поставь его на место, в гнездо…
Теперь то, что он говорил, я в оба уха слушал. Мне даже приятно стало делать то, что дядя Сережа хочет, чтобы я делал. Папа засмеялся и сказал, что его сын, то есть я, явно сообразительней дождевого червя.
Собака
На большой перемене Томашевская подошла ко мне с каким-то списком и, не глядя, говорит:
— Беляков, на собаку сдавал?