Славянский котел
Шрифт:
Ёван Дундич, умевший из любой ситуации извлекать что-нибудь смешное, вдруг заговорил о знакомом банкире:
— Мой старик после налёта американцев на Белград вдруг стал увеличивать свои капиталы и теперь разбух, как паук. И стал жадным, не даёт мне под малый процент деньги. Вот будет потеха, если я щёлкну его «большой дозой»!..
Он повертел в руках «Импульсатор», будто забыл, где на нём прячется эта самая большая доза. Драгана сказала:
— Я знаю этого старика...
— Так вы же и привели меня к нему! — воскликнул Дундич.
— Будьте осторожны с большой дозой; с ним может случиться истерия, и он будет плакать. Его помощники позовут врачей, и они увезут его в психушку.
— Ну, хорошо! — воскликнул Дундич.— Я зайду в «Альфабанк»,— он там рядом,— и хлопну по башке Арона; он тоже заведует банком, и он — старший внук нашего старика. Что вы на это скажете? Они у нас деньги забрали, и заводы, и все богатства, а мы их по черепку лучиком. То-то будет славно.
И Дундич громко рассмеялся. А Драгана заметила:
— Против Арона не возражаю. Мы ещё ни на ком не испробовали большую дозу. Но заметили: евреи более стойкие к нашим лучам; есть и такие,— чаще всего из молодых,— на которых обычная доза и совсем не действует. И всё-таки, я не советую угощать его большой дозой. Он молодой, пусть живёт. Облучённый и обыкновенной дозой, он станет другим: жадность из него вон вылетит.
Самолёт заходил на посадку. Славяне скоренько собрались и первыми спускались по трапу.
Драгану встречал Савва Станишич. Он был младший из трёх братьев: русоволосый, синеглазый, с непросыхающей улыбкой, мужчина лет сорока. Драгана так же его горячо любила, как и дядюшку-адмирала, и маме своей, и отцу говорила: хороших дядюшек подарила мне природа! Я как вспомню, что они у меня есть, так и жизнь становится веселее. Она при этом вспоминала биографию Сергея Есенина — у него тоже было трое дядюшек. О них он писал: «Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня бельё и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлёбывался, он всё кричал: ”Эх! Стерва! Ну, куда ты годишься?“. ”Стерва“ у него было слово ласкательное».
Партизаны во главе с Дундичем ехали на трёх такси, а дядюшка усадил Драгану в заднем салоне своего лимузина и сам сел с ней рядом. Говорил:
— Матушка ждала тебя, но её срочно вызвал твой отец. У него там какой-то раут, и ему нужно быть на нём с супругой. Ну, ничего; я надеюсь, тебе не будет у нас скучно.
Тронул её за плечо:
— А ну, племянница,— сказал на манер Тараса Бульбы, встретившего своих сыновей,— повернись ко мне, и я разгляжу тебя получше. Ты ещё не вышла замуж, а уже стала настоящей дамой. Впрочем, прелестей в тебе не убавилось. Ты у нас — визитная карточка рода Станишичей. Я люблю появляться с тобой на людях, и мне приятно видеть, как все наши друзья и знакомые, да и просто чужие люди глазеют на тебя так, будто ты космонавт и только что опустилась на землю. Но скажи-ка мне, пожалуйста: почему это ты не взяла с собой своего женишка и решила прятать его от нас? Он что, урод какой-нибудь или негр, мексиканец, а не то ещё экземпляр какой, и того получше?
— Он русский, дядюшка, и очень похожий на вас. Ты же помнишь: я была маленькая, а уже говорила, что выйду замуж за дядюшку Савву. А если он меня не возьмёт, то поищу жениха такого же красивого и весёлого.
Они рассмеялись, и Драгана утонула в объятиях дяди. Потом серьёзно заметила:
— Мой суженый занят. А кроме того, он не свободен и пока не может распоряжаться собой.
— Однако же сумел увлечь нашу Данушку,— на это свободы ему достало.
Дядя Савва был полиглот, но особенно
— Да, на это свободы ему хватило, но тут уж судьба. Но я лучше скажу тебе: и дедушка, и отец, и наш грозный адмирал велели обнять тебя и передать от них привет. Они всегда думают о тебе, помнят тебя и любят, и хотят, чтобы ты жил в Белграде, потому как может случиться, и все мы будем жить на родине своих предков.
И ещё новость: адмирал вышел в отставку и теперь заведует Русским островом. Я очень довольна, что он с охотой взялся управлять нашим хозяйством.
Машина подходила к дому дядюшки Саввы.
Драгану поместили в левом крыле второго этажа и отвели ей трёхкомнатную квартиру с отдельным парадным входом, с балконом и видом на центральную часть города. Она и всегда занимала это «гнёздышко», и оно ей очень нравилось. Она подолгу стояла на балконе и смотрела на площадь Николы Пашича, вспоминала, как ещё в детстве, приезжая в гости к дяде Савве, бегала с подружками и по площади, и по соседним улицам Князя Милоша, Воеводы Миленко, Стефана Немани. Ей бы и сейчас хотелось походить по этим улицам сербской столицы, но теперь свои прогулки, даже самые короткие, она должна согласовывать с командиром отряда Дундичем и непременно при этом вызывать охрану. Этого строго требовали от неё дедушка и отец.
В доме был заведён порядок большой свободы и независимости всех жильцов. Супруга хозяина Ангелина располагалась тоже на втором этаже, но только в крыле правом, и комнат у неё было пять, и обставлены они антикварной дворцовой мебелью, обвешаны дорогими картинами и коврами. Дед Драган высылал сыну ежегодную стипендию: миллион долларов. Большая часть этих денег уходила на содержание дворца и прислуги, но и добавка к профессорской зарплате Саввы оставалась солидная. Сам хозяин жил посредине второго этажа и обстановку имел скромную, деловую. Разве что его кабинет был обставлен мебелью из чёрного дерева и, как говорили его приятели, она была вывезена из замка какого-то английского короля.
Весь нижний этаж занимали большая гостиная, кухня, столовая, жильё для прислуги и прочие служебные помещения.
До обеда Драгану никто не тревожил и она могла заниматься своими делами. А в обед, спустившись в гостиную, встретилась с Ангелиной — шумной, экстравагантной женщиной, которая ещё недавно была драматической артисткой, а теперь с большим удовольствием и рвением исполняла роль второго режиссёра в городском театре.
Стол был накрыт, но в гостиной не было хозяина и не видно слуг. Ангелина подхватила Драгану под руку и повела в библиотеку, где у неё был салон для встреч с близкими друзьями и где, как она сказала по дороге, гостью из Америки ожидают «интересные люди».
Людей этих Драгана знала: это были Вульф Костенецкий; его друг — круглый, румяный толстячок с мокрыми губами Соломон Гусь и их подружка, шумный скандальный политик, лидер какой-то новодемократической партии Халдорина Старо-Дворецкая. Это была нескладная худая женщина двухметрового роста,— и, очевидно, поэтому в патриотической прессе её презрительно и почти ругательно называли Халдой.
Халда протянула Драгане костлявые ручки, ослепительно засияла коричневыми с красным отливом глазами, пропела: