Славянский котел
Шрифт:
Ивана показала четыре пальца. И ещё половину пальца на другой руке.
Драгана села на табурет.
— У тебя есть сестра?
— Нет. И мамы нет, и папы. Их убили албанцы.
Драгана молчала. Ей было душно и страшно. Чудовищное горе навалилось на это крохотное существо, а оно живёт, оно дышит — оно несёт картошку другим людям.
Тихо проговорила:
— Ивана, ты хочешь быть моей сестрёнкой? Ну, скажи: хочешь? Я тебе буду сестрой, самой родной. А? Хочешь?..
Девочка кивнула.
— Вот и славно. Отныне мы с тобой никогда не расстанемся. Будем всегда вместе. Поедем в страну, где я живу, и там ты увидишь море, будешь купаться и загорать на песочке. А?..
Девочка кивнула. И вдруг обхватила Драгану за шею и крепко-крепко прижалась к ней. А Драгана ещё сильнее расплакалась. Гладила головку малютки, целовала. И слышала, как слёзы текут по её щекам. И их становилось всё больше. Потом решительно поднялась, а девочку посадила на табурет. Стала помогать Дундичу и Стефану выставлять на стол консервы, колбасу, соки. И резала хлеб. И всё пыталась унять слёзы, но они предательски текли по щекам, и Драгана их не стыдилась.
Села она на той стороне стола, где гнездилась малышня. Намазывала на белый хлеб сливочного масла, накладывала сверху кусочки колбасы, подавала ребятам. Их было пятеро. Шестая — Ивана. Старшему лет пятнадцать, младшему семь-восемь. Было видно, как они хотели есть, но жадности не проявляли и не торопились. Украдкой поглядывали на ласковую тётю, не понимали, почему это она такая большая, важная, нарядно одетая, а плачет точно так же, как Ивана, когда сильно хочет есть и никто ничего ей не даёт.
Съев по кусочку хлеба с маслом и колбасой, выпив по полстакана сока, ребята не потянулись за другими кусками, не хотели показывать своё сильное желание есть и есть, и к тому же боялись, что еды не хватит взрослым. Дундич и Стефан готовили другие бутерброды, подвигали к ребятам банки с консервами и со словами: «Да вы ешьте, у нас хватит еды. Слава Богу, хватит».
Драгана не сразу заметила, что Милица не садилась за стол и ещё ничего не ела. Взяла её за руку, посадила рядом с собой. Подвинула рыбные консервы, подала вилку. Хозяйка дома давно ничего не ела, кроме гнилой картошки и квашеной капусты, которая ещё оставалась в погребе. С осени у неё много было припасено овощей, моркови, свеклы, но накануне Нового года в деревню забрели пьяные албанцы, вычистили из ларей муку, крупу и опростали все погреба. Жители деревни со времен войны с немцами не знали голода, а тут он пришёл в каждую семью. Муж Милицы сопротивлялся, но албанец ударил его кривым ножом под сердце, и он упал замертво. Милица и её пятеро сыновей и дочь Вукица осиротели. Дочку взял в жёны чайханщик, но денег не давал и домой к матери не отпускал. Как жила Милица — один Бог знает. Дундич и Милица продолжали кормить ребят, а Драгана с Иваной вышли из хаты, пошли вдоль деревни. Ивана показала на дом с повалившимся забором, со сломанной калиткой:
— Это наш домик. В нём жили папа и мама, и я в нём жила.
— А теперь кто в нём живет?
— Албанцы. Я к ним не хожу. Они убили папу и маму.
Драгана взяла за ручку девочку, и они пошли быстрее. Деревня скоро кончилась, и они очутились у края небольшого оврага. Драгана села на камень, посадила на колени Ивану. Говорить ей не хотелось, боялась разбередить рану девочки. Сидели молча, смотрели на ручей, бежавший по дну оврага и терявшийся в кустах шиповника. Из-за угла крайнего дома вышли три албанца и направились к ним. Это были деревенские мужики — заросшие, грязные и будто бы пьяные. Скорым шагом они подходили к Драгане и Иване. Драгана вынула из кармана «зажигалку», зажала её между пальцами. Албанцы подступились к Драгане и старший спросил:
— Кто такая?
— Я из Белграда. Приехала к родственникам.
Ивана заплакала. Она дрожала от страха, прижалась к Драгане. Один из албанцев схватил её
В это время донесся голос Иваны. Драгана вскочила и побежала за ней. В кустах шиповника лежала девочка и кричала:
— Мне больно!..
Драгана вытащила её из куста и понесла на руках к месту, где она только что учинила расправу. И тут её ждал здоровый, ничего не понимавший албанец. Он вырвал из рук Драганы девочку и отшвырнул её прочь. Сам же сказал:
— Раздевайся!..
Драгана не сразу поняла, что не совсем деликатное обращение относилось к ней. Не сразу уразумела, что означала эта его команда. И не замедлила угостить целебными лучами и этого, третьего рыцаря. Но этого пожалела, пустила в него одну дозу. Но и её хватило для полного успокоения донжуана. Он осел на землю, смотрел на Драгану жалобно и как бы с мольбой. А Драгана спросила:
— Что вам надо?
— Ключи от машины.
— От какой машины?
— От вашей... той, что стоит у дома.
Как раз в этот момент со стороны дома подбежали четыре охранника и сбили с ног албанцев, отняли у них автоматы и ножи.
Заплакала Ивана. Драгана подняла её и тут увидела: всё лицо у девочки в крови. Колючки шиповника со всех сторон вонзились ей в тело. Драгана, забыв об албанцах, понесла Ивану к дому, где оставались Дундич и Стефан. Она шла и не видела, что вместе с охранниками за ней плетётся и албанец, тот, что получил одну дозу. Вместе с бойцами отряда и Драганой он вошёл и в дом.
Дундич вышел из-за стола, за которым сидели Стефан и два молодых албанца с кривыми ножами у пояса, взял из рук Драганы Ивану, положил на кровать. А Драгана вместе с Милицей обмыла девчонку. Лицо Иваны было исколото,— кое-где до крови, но значительных повреждений на теле не было. У хозяйки нашёлся йод, и Драгана тщательно обработала все ранки и ссадины.
Дундич не замечал растерянности и смущения Драганы, вывел её из дома и сказал, что в селе живут почти одни албанцы и ребята обработали всех лучами Простакова. К ним подошёл албанец — тот, что пришел с Драганой, и стал уверять, что он и его два товарища пришли с гор погостить у своих родственников. Они ничего не имеют против сербов и никогда не будут их обижать.
Драгана сказала:
— Ваш товарищ бросил в кусты девочку, и мы вам этого простить не можем.
Албанец возразил, что тот, кто бросал девочку, испугался и убежал, а мы надеемся, что вы нас простите и не будете наказывать. Драгана ему ответила, чтобы он и его товарищи уходили из села. И всем своим тоже наказали уезжать домой. Скоро выйдет закон, который всех обяжет жить на родине.
Албанец кивал головой, соглашался. Показал на пастыря, шедшего по улице:
— Вон хозяин общины, он всем даёт команду: завтра утром уезжаем в горы. Албанцы готовят повозки.