Славянский котел
Шрифт:
Борис сел и подвинул к себе тарелку с котлетой. А Кирилл продолжал:
— Вы мне для начала скажите: верно ли, что на Русском острове установлены два аппарата изобретенного вами «Импульсатора» и через каждую установку вы пропускаете в день по сто человек.
— Да, это так. Но я занимаюсь научной работой и лечение больных не моё дело.
— Тогда я задам вам деликатный вопрос: а сколько долларов в день вы лично получаете от своих установок?
— Я лично не получаю ничего. Как я вам уже сказал, я занимаюсь научной работой и пока ещё не получил ни одной зарплаты.
— Но тогда извините: на что же вы живёте?
—
— Спасибо. Вы мне сказали примерно то же, что и пишут о вас в наших газетах. Я имел удовольствие познакомиться с хозяйкой Русского острова Драганой Станишич, она умна, красива, её отец — губернатор штата, а дед — известный в нашей стране нефтяной магнат. И если выйдет случай, я надеюсь, вы меня представите своим именитым родственникам.
Откровения Блинчика вносили заметное успокоение в душу Бориса, у него появлялась надежда на скорый и благополучный исход дела.
Борис продолжал:
— Ну, вот, теперь вы видите, что мой плен не был мне в особую тягость, так зачем же вам было меня освобождать?
На это Кирилл ничего не сказал. Но потом он вдруг одушевился и заговорил, как показалось Борису, с большой дозой доверия к собеседнику:
— К операции с вашим освобождением я не имею никакого отношения и скажу вам честно: не знаю, кем она задумана и ради какой цели проводилась. Могу только предложить вам своё дружеское участие в вашей судьбе и, если вы мне доверитесь, буду вам помогать.
Борис посмотрел ему в глаза; в них по-прежнему светились дружество и участие. Простаков знал, что находится во дворце русского олигарха Ефима Блинчика, перед ним сидит тоже Блинчик, но Кирилл, похоже, какой-то родственник того Блинчика, олигарха. Без дальних церемоний спросил:
— А вы, извините... в каком родстве состоите с олигархом?
— Я его брат. Не родной, а сводный; у нас одна мать, но отцы разные. А если уж совсем откровенно: к миллиардам, которые у брата, я никакого отношения не имею. Получаю от него стипендию. Богатые люди, как известно, умеют беречь деньги. А кроме того, и братец мой, и отчим Борис Моисеевич меня недолюбливают и держат в чёрном теле. Вот пока и вся моя биография. А теперь, если вы хотите поговорить с женой, то, пожалуйста, составьте текст и мы передадим его по радио. Только одно условие: не говорите, где вы, и не пугайте госпожу Драгану. Скажу как на духу: вам никто и ничто не угрожает.
Борис составил довольно подробное и очень ласковое письмо, и Кирилл обещал через несколько минут передать его на Русский остров. На прощание сказал:
— Сегодня мы уж с вами не встретимся, но к вам придёт ваш доктор и сообщит некоторые подробности вашего пребывания у нас в замке. Кстати, доктор в ваших делах осведомлён больше, чем я. Администрация у моего братца состоит сплошь из евреев, и доктор Ной среди них более чем свой человек.
Доктор не пришёл, а вбежал в комнату, забыв закрыть за собой дверь. И ничего не сказал, он даже не взглянул на Бориса; обхватив голову руками, бегал вокруг стола и стонал, как от зубной боли, что-то говорил себе под нос и лишь останавливался, устремлял на Простакова безумный взгляд и затем снова бегал по комнате.
— Да что с вами? Скажите же вы мне, наконец!..— прикрикнул на него Борис.
Доктор остановился. Схватился рукой за подоконник и, трясясь всем телом, безумно
— Надо что-то придумать. Надо что-то придумать.
Было похоже на то, что доктора чем-то тяжёлым хватили по голове и он лишился разума. Простаков сел в кресло, стоявшее у окна, и внимательно смотрел на Ноя, пытался понять, что же с ним произошло? Но, может, не с ним одним, а с нами?.. И, скорее всего, что с нами. Внутренний голос ему говорил: случилось непоправимое. И даже доктор Ной с его вечной непотопляемостью и безнаказанностью,— и он, умеющий выскальзывать целым из любых тисков, на этот раз попал в историю, из которой не видел выхода. И, конечно же, он не один сыпался в пропасть; один-то он кому нужен, похоже, в капкан они попали вместе.
Простаков подошёл к доктору и сильно тряхнул его за плечи:
— Говорите же! Что произошло?
Ной пытался что-то сказать, но не мог; он хрипел, и хрипел так, будто его душили:
— Беда!.. Они решили кончать.
— Что кончать?.. С кем кончать, кого кончать?..
Доктор ткнул пальцем в грудь Бориса, затем показал на себя:
— С нами. Вечером, ночью.
Ноги его подкосились, и он упал на колени. Тяжёлая, кудлатая голова доктора тряслась. Он плакал.
Простаков всё понял. Медленно подошёл к креслу, опустился в него. В голове его лихорадочно метались мысли, он не знал, как они будут с ними кончать и кому и зачем это нужно, в голове прокручивались варианты спасения.
Он смотрел на доктора, совсем потерявшегося и лежавшего на ковре, и думал: а что, если и я вот так же сломаюсь и потеряю силы?.. Но нет, меня так скоро не возьмёшь!
Ощупал амулет с «Импульсатором». Хорошо, что не снимал его и во время купаний. Носил на шее вместо креста. «Оружие массового поражения». Шутка ли! Тысячу человек можно вывести из строя. Целый полк!..
Схватил за лацканы пиджака доктора, приподнял, поставил на ноги, а затем посадил на стул.
— Говорите толком: что произошло? Кто будет кончать, где, как?.. Что они задумали?
— Блинчик. Ефим Блинчик, русский олигарх. Но только никакой он не Блинчик, а чёрт знает что оно такое, его отец — школьный товарищ Ёльцера. И жили они в посёлке Будка на Курганщине. Вот он и посадил сынка своего друга на сибирскую нефть. Труба нацедила ему миллиарды. Вы, русские, не знаете, что такое есть миллиард, а мы знаем. Вот только деньги напугали Ефимчика. У него головушка поехала. Он теперь боится всего. Сидит в своём кабинете у окошка и смотрит на белый свет, а на улицу выходить боится. Ему мерещатся террористы. Будто за каждым деревом сидит снайпер и ловит его на мушку. Я врач и знаю: если боится, то это надолго. Лучше бы он кричал, царапался, бился головой об стену. Тогда легче. Таких у нас лечат, а если вот так... сидит в углу у окошка и ничего не говорит. Такого вытащить трудно.
Ной разговорился, немного пришёл в себя. Однако лицо его оставалось бледным, губы посинели, дрожали. Щупал себе пульс и говорил:
— Только бы не хватил инсульт. Если инсульт, тогда всё, крышка. Засунут в мешок и кинут в море.
— Но вы скажите: что они задумали, почему решили кончать? Если бы им надо было меня убить, они бы сделали это там, на острове, когда я купался. Зачем же им тащить меня сюда?
— Это всё просто, очень просто, как еловая палка.
— Но почему еловая?.. В своём ли вы уме? Причём тут еловая, а может, сосновая?