Славянский сокол
Шрифт:
С площади послышался шум. Сотник выглянул в окно. Стрельцы с галереи за секунды расстреляли опустивших щиты данов. Следующие стрелы достались боярским дружинам, которые, сообразив, что остались без предводителей, отходили в улицы, прикрываясь щитами. А еще через минуту боярские дружины хлынули назад. И с улиц на них шла атака. Подоспели дружинники, вызванные Дражко из усадьбы.
– На площадь! – скомандовал сотник стражникам. – В копья!
Стражники бежали к выходу, словно река остров, огибая своим течением Рогнельду. Она стояла на коленях перед отцом, бессильно раскинувшим
– Прости меня, отец… Мне пришлось выбирать между тобой и мужем… Прости меня, отец…
Кто-то второпях наступил на руку герцога. Тело убитого качнулось. Это заставило Рогнельду испуганно вздрогнуть и взяться за эту руку. Пульс на запястье не бился.
Она так и стояла, когда избиение боярской дружины закончилось. И простояла бы еще долго, если бы не спустилась сверху княгиня-мать, не обняла ее за плечи и не увела.
– Пойдем, пойдем, дочка…
– А отец?
– О нем позаботятся.
Дражко выслушал рассказ матери, не прерывая. Спросил, когда старая княгиня замолчала:
– К Годославу нарочного отправили?
– Сфирка, с разрешения княгини, тотчас, как весь этот ужас закончился, человека отрядил. Самой-то Рогнельдушке не до того было…
– Где она сейчас?
– Она плохо себя чувствует. Ребенок бьется наружу, волнуется… К ней позвали старух, напоили княгинюшку отварами. Сейчас должна уснуть.
Но княгиня, оказывается, не уснула. По скрипу двери и по повороту головы матери Дражко понял, что в комнату кто-то вошел. Сам он подняться не мог, и повернуть голову не мог, потому ждал, что пришедший сам заявит о себе.
– Как он? – раздался голос Рогнельды.
– О тебе, княгинюшка, спрашивает.
– Подойди… Я тебя не вижу, – сказал Дражко.
Рогнельда подошла. Глаза князя-воеводы и так видели плохо.
– Наклонись.
Она слегка наклонилась и положила руку ему на перевязанную грудь.
– Ты, Дражко, будешь жить долго.
Рогнельда, обычно белокожая, но с румяными щеками, сейчас была очень бледна.
– Я буду жить… И ты будешь жить… И Годослав будет… И твой сын будет… Ты вела себя хорошо… Так, как должна вести себя жена Годослава… Муж будет тобой гордиться, будет детям рассказывать о твоем подвиге. Если бы не твоя воистину… не женская воля, всем бы нам сейчас качаться на виселице, и здоровым, и раненым, – такая длинная фраза стоила Дражко потери сил. Он даже глаза в изнеможении закрыл.
Рогнельда помолчала с минуту. И сказала, обращаясь даже не к князю-воеводе, а, скорее, к себе, сказала тихо, внутренне чувствуя произносимые слова:
– Когда мой сын вырастет и спросит меня про деда, я расскажу ему, что именно он заманил герцога Гуннара в ловушку, где того ждала смерть. Он и его мать. И за это оба мы будем прокляты богами до дня Страшного суда, когда Хель [11] призовет нас к ответу.
Княгиня не плакала, не стонала, не показывала никому своих чувств, хотя чувства эти, должно быть, клокотали в ее душе. Внешне она выглядела все такой же невозмутимо-холодной. Но теперь Дражко, снова открыв
11
Хель – в скандинавской мифологии, богиня подземного царства, правила мертвыми до дня Страшного суда.
– Ты спасла княжество и мужа, – он чуть не добавил «и меня», но вовремя сдержался. – Иначе его обязательно убили бы.
– У меня не было выбора. Или отец, или муж… Я знаю. Я должна была расплачиваться за грехи своего отца. Я расплатилась. А мой сын будет расплачиваться за мои грехи. Это мучает меня. Он ведь еще не родился и не знает, какая страшная судьба его ждет. Его и всех моих детей…
– Судьбу не знает никто.
Рогнельда чуть замялась перед ответом, но все же сказала:
– Власко знает.
Дражко напрягся до боли. Вспомнилось, что говорил ему Власко о последнем дне княгини.
– Ты разговаривала с Власко?
– Да, я призывала его и спрашивала. Он опять смотрел в воду, а потом сказал мне, что ждет меня и моего сына.
Князь-воевода задергал усами. Ему в самом деле было больно.
– Ты не спрашивала у мальчика, как можно избежать участи.
– Избежать участи? Это, Дражко, невозможно. Судьба расписана на небесах. Да и зачем ее избегать… Ее избегать не надо…
Дражко хотел помотать головой, но от боли, подступившей опять, только его усы взлетели кончиками к самым бровям. И большого труда ему стоило не застонать.
– Это неправда. Если бы судьбу нельзя было изменить, то Власко не посоветовал бы мне сменить кольчугу на бахтерец… Это изменило мою судьбу, спасло меня от первого смертельного удара, который пришелся между лопаток.
– Я не хочу, чтобы моя судьба изменилась, – после паузы сказала Рогнельда так тихо, что Дражко едва услышал. – Все должны понести плату за совершенное. Моя плата – смерть отца. Мой сын понесет плату за меня.
– Значит, проклятье ляжет на весь род Годослава? – спросил князь-воевода, надеясь хотя бы таким образом направить ход ее дум на заботу о муже и отвлечь Рогнельду от дурных, беспокоящих мыслей.
– На всех потомков, рожденных мной, – она ответила очень твердо, словно сообщила о давно и твердо решенном. – Поэтому князь должен взять себе вторую жену. Я сама скажу ему об этом.
– Ты торопишься… – предупредил Дражко.
В это время опять заскрипела дверь. Вошел еще кто-то.
– Выздоравливай, князь… – Рогнельда резко повернулась и заспешила к выходу.
– Кто пришел? – спросил князь-воевода.
– Я это, княже… – тихо сказал Сфирка.
– Что ты покою ему не дашь, что покою не дашь болящему, – напустилась было на Сфирку княгиня-мать.
– Подойди, – подозвал Дражко, не обращая внимания на слова матери и тем самым останавливая ее.
Сфирка, на всякий случай в обход старой княгини, бочком, тихонько, скосив глаза, сдвинулся в сторону скамьи. Встал так, чтобы воеводе было его видно. Виноватый вид разведчика добрых слов не предвещал.