Славянское фэнтези
Шрифт:
— Конечно, доблестный Лоэн! Я знаю, что негоже требовать смерти юной девушки, но она — дочь врага, предателя. Это он убьет ее своей изменой, не мы!
— Тогда ты знаешь и другое, храбрый Ворожко! Всякая девица, даже виновная в тяжких грехах, вольна искать себе защитника. Того, чей меч не даст ей погибнуть.
Внезапно Велегост почувствовал, как в сердце вновь вспыхнула надежда. Риттер прав! Почему же он сам не подумал об этом?
Дедич задумался, затем покачал головой:
— Обычай
— Благородный Кей Велегост, заступившийся за эту девицу, не может скрестить с тобой меч, ибо он тот, кому ты служишь. Однако же род мой не менее знатен, и ежели ты не сочтешь поединок со мной бесчестьем, то я — к твоим услугам. Впрочем, ты еще юн и вправе выставить вместо себя защитника.
Лоэн шагнул к дедичу. В лучах утреннего солнца сверкнула синеватая сталь. Ворожко отшатнулся, лицо пошло красными пятнами:
— Кейна! Переведи риттеру Лоэну, что я не хочу драться с таким славным и благородным воином, как он. Но я не трус! Пусть нас рассудят боги!
Он выхватил меч и расстегнул фибулу, сбрасывая плащ на землю.
— Ты разрешаешь, Кей? — Лоэн повернулся к Велегосту. — Разрешаешь суд Божий?
— Не надо…
Велегост, уже готовый дать согласие, удивленно обернулся. Танэла стояла возле неподвижного тела девушки, ее лицо было бело как мел.
— Поздно, Стригунок. Стана… она умерла.
Внезапно показалось, что воздух исчез, в легкие плеснула колючая холодная пустота.
— Боги… За что?!
Кей поднял взгляд к горячему светло-голубому небу, но там не было ничего — даже легкого облачка.
Боги молчали.
Елена Евдокимова
УКРОТИТЕЛИ МИРОВ
Над серебряным блюдцем кружился туман. Сизая воронка то раздавалась, и тогда в прорехе появлялось темное, в мерцающих звездах небо, то вновь смыкалась, пряча картинку от глаз.
Виляя и покачиваясь, наливное яблочко двинулось на третий круг. Картинка в блюдце очистилась от серой пелены, и на замшелой стене далекого замка проглянули силуэты танцующих привидений. В воздухе поплыл аромат первых цветов, донеслись переливы тихой, чуть грустной мелодии. Яблоко завертелось на месте и остановилось.
Звук пропал сразу. Картинка выцвела, смазалась и тоже исчезла. В начищенном до зеркального блеска серебре отражалось конопатое, окруженное светлыми кудрями мальчишеское лицо.
— Да что ж это такое? — пробормотал Никита. — Опять, да?!
Кулак с грохотом опустился на стол. Блюдце звякнуло, яблоко дернулось и перекатилось на другой бок. Стоящий рядом берестяной туесок закачался, но устоял. Никита потер ладонь и, поостыв, осмотрел строптивый фрукт. У самого черенка обнаружилось пятнышко — то ли насмешка, то ли привет от обосновавшейся за окнами
Ох уж эти «приветы»! Никита вытащил из-под стола короб. Яблоки едва закрывали дно. В нос ударил запах прелой листвы и гнили. Паренек покачал головой и захлопнул плетеную крышку. Все, довольно! Три неудачи подряд! А времени потеряно!.. Одну Ваську два дня уламывал, чтоб заклинание для замка сказала. И работу давно сдала, и привидений до поросячьего визга боится, а вот, поди ж ты, вредничает!
— Никита! — донеслось из распахнутого окна. — Ни-ки-ит!
У плетня стояли Ванька с Емелей. В руках — по удочке, Емеля, как старший, тащил ведро. Приятелей знала вся округа. Ванька коренастый, серьезный, а Емеля, наоборот, тощий как жердь, рот до ушей. И всегда вместе, особенно если созорничать требуется.
— Привет рыбакам! — Отдернув занавеску, Никита устроился на нагретом солнцем подоконнике.
— Ты чего дома сидишь? — спросил Емеля. — Случилось что?
— Ничего не случилось. — Никита скосил глаза на блюдце — оно стояло в тени, и от плетня его было не разглядеть. — Я к завтрашнему показу готовлюсь.
— Никак опять на Берез-горе колдовать собрались? — встрепенулся Ванька.
— Да не боись! В этот раз тучи не тронем.
— Точно?
— Точно, точно — тема не та… Как порыбачили?
Емеля ухмыльнулся:
— Двенадцать лещей и одна щука!
— Говорящая?!
— Да какая там говорящая! Самая обыкновенная, для ухи пригодная. Во!
Емеля вытянул щуку из ведра. Серая в черных крапинах чешуя тускло блеснула на солнце.
— Неинтересно! — исподтишка разглядывая добычу, заявил Никита. — Вот если бы говорящая…
— Ну, это ты, брат, хватил! — пробасил Ванька. — Кто тех говорящих видел? Перевелись, поди, все.
— Не скажи! Вон, Демьян прошлым летом не растерялся и печь самоходную получил!
— Слыхали, слыхали, — махнул рукой Ванька. — И про то, как Баба-яга новоселье справляла и как за новую избушку отблагодарила. Вот только с Ягой связываться — себе дороже.
— Бабуся она пакостная, — согласился Никита, — но коли одарит — в обиде не будешь!
— А что ж твой отец-чародей за то дело не взялся? — усмехнулся Емеля.
— Не мог он. Они с Ягой не разговаривают.
— И из-за чего?
— Отец не сказывает.
— Или не помнит уже?
— Как это — не помнит?! — взвился Никита. — Отец все помнит! Выкладывайте, зачем звали. У меня забот невпроворот!
— «Выкладывайте!» — проворчал Ванька. — Мы о нем беспокоимся, а он… Бросать тебе надо колдовством баловаться — вот что! Делом бы занялся.
— Это каким же: на речке посидеть да воробьев пострелять?
Емеля тут же прикрыл рукой заткнутую за кушак рогатку.